Читать книгу "Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха» - Роман Кожухаров"

Не успел он закончить фразу, как метрах в сорока слева ночную тьму разорвала яркая огненная вспышка. Звук взрыва накрыл с головой, заставив всех пригнуться от неожиданности. Тут же следом вспышка второго взрыва озарила колонну.

– Немцы, немцы!.. – понеслось по рядам.

Впереди раздалась винтовочная и автоматная стрельба, потом ухнуло один, другой раз. Нестройным кашляющим хором затарахтели пулеметы. Пунктиры трассирующих пуль летели куда-то наискосок вправо. Вот вдали поднялось огненное облако взрыва, осветив кромку высоких деревьев. Стволы вспыхнули, и пламя озарило колонны стоящих плотными рядами сосен, которые окантовывались низкими, черными на фоне огня зарослями кустарника. С опушки в сторону колонны тоже полетели «трассеры».

VI

«СУ-76», шедшие одна впереди, а вторая – слева от взвода, как по команде развернулись всем корпусом в сторону леса. Ближняя к бойцам «сушка» выстрелила. Аникин услышал из накрытой брезентом кормовой люльки экипажа лязг вылетевшей из «казенника» пустой гильзы и – следом – матерную брань, явственно произнесенную хриплым, грубым голосом. Она прозвучала как заклинание, употребленное для точного попадания в цель, в полном соответствии с руководством по стрельбе. По крайней мере, сама цель для снаряда была указана предельно четко.

Взрыв прогремел на самой опушке. В его зареве Аникин засек контуры немецкого танка, выкатывавшего из леса и подминавшего под днище высокую, гладкую, как корабельная мачта, сосну. Треск переламываемого дерева пробивался даже через рев двигателей и стремительно усиливающийся шум боя.

У кустов и чуть впереди танка блеснули несколько касок. Немцы перемещались вдоль кустарника. Вперед никто не шел. Пули засвистели над головой. Этот свист становился все явственнее и настойчивее.

– Взвод!.. – развернувшись к бойцам, что есть силы крикнул Аникин. – Всем на землю. Пригнись, мать твою…

Он ухватил за костлявое плечо ближнего бойца, замершего в полный рост, и с силой придавил его вниз. Андрей успел увидеть мелькнувшее растерянное лицо Капустина.

Вражеский танк озарился вспышкой. Протяжный звук выстрела хлестнул по ушам. Снаряд, выпущенный врагом прямой наводкой, разорвался у самой обочины дороги.

– Ложись! – кричал Аникин, не слыша своего голоса. – Залечь вдоль обочины…

Спотыкаясь об упавших и ползущих к обочине, согнувшись в три погибели, он побежал вдоль обочины, укатанной гусеницами «ИСов». Бойцы, спрятавшись за броней «самоходок», спонтанно, без команды, отвечали огнем в сторону леса. Те, кому не хватило места возле спасительных боков «сушек», пытались укрыться в рытвинах и воронках, зиявших вдоль обочины, пробираясь к ним ползком и перебежками.

– Не палить почем зря!.. – крикнул Аникин. – Патроны беречь!..

«Беречь… беречь…» – словно эхо, передали его команду по цепочке. Верный знак того, что первые секунды хаоса и растерянности, вызванные неожиданным нападением фрицев, сменились у штрафников более осознанным восприятием обстановки.

С опушки в сторону колонны строчил пулемет. Он работал почти без остановки и бил, как назло, все время в сторону аникинского взвода, не давая никому голову поднять. Видимо, сильно разозлили фашистов выстрелы, произведенные экипажами «сушек».

Укрывшись за бугром, Андрей, наконец, сумел рассмотреть, что взвод и «самоходки» обстреливал пулеметчик вражеского танка, выкатившего из леса.

VII

Опушка озарилась мощным взрывом. Снаряд был выпущен откуда-то из головы колонны. Он взорвался в глубине сосновой рощи, за спинами фашистов, с оглушительным треском проломив целую просеку в стройной стене сосен. После взрыва деревья загорелись, создав из глубины хорошую подсветку немецких позиций на лесной опушке. Аникину стало отлично видно контуры вражеского танка. Он не предпринимал попыток продвинуться вперед, в сторону колонны.

Его башня стала стремительно разворачиваться влево. Наверное, фашистский экипаж реагировал на только что произведенный по нему выстрел. Орудие вражеского танка громыхнуло, отдача заставила вздрогнуть черный силуэт танковой коробки. В тот же миг на месте силуэта фашистской машины вырос огненный столб. Башню вражеской машины вырвало, как пробку из бутылки, и швырнуло в сторону колонны метров на пять. Пламя разметалось вокруг, охватив заметавшиеся по опушке, будто из черного картона вырезанные фигурки.

– Андреич!.. Товарищ старший лейтенант… – Аникин, из-за земляного бугра наблюдавший за происходящим, обернулся на настойчивый оклик. В полумраке он не мог разглядеть лица кричавшего из соседней воронки. Андрей узнал его по голосу. Это был политрук третьего взвода лейтенант Куроносенко.

– Куроносенко?! – переспрашивая, откликнулся он.

– Он самый… я… Товарищ майор… Он это… товарищ майор…

Спотыкающаяся речь и дрожащий голос выдавали в говорившем крайнее смятение.

– Что товарищ майор?.. Внятно говори… Не слышно ни черта! – выругавшись, прорычал Аникин, силясь разобрать слова Курносика.

VIII

Во взводе «старики» лейтенанта не жаловали. Парень он в принципе был неплохой, без «фиги в кармане», но смертельно боялся передовой. И в роту из Кюстрина он прибыл уже практически после завершения штурма Зеелова, когда «шурики» успели обильно полить своей кровушкой зееловские склоны. Отсюда родился непроверенный слух, что новый политрук якобы намеренно припоздал к месту службы, боясь угодить в самое пекло. Как там было на самом деле, никому уже было не интересно. Но с таким началом возможность заслужить уважение среди «шуриков» свелась практически к нулю.

У аникинских насчет Курносика сразу сформировалось устойчивое мнение, что тот докладывает своему начальству в лице агитатора и военкома роты намного больше, чем положено по обязанностям. Мол, вынюхивает, кто что говорит про обстановку на фронтах, партию и правительство, а потом «перестукивает».

Аникин четких свидетельств об этом не имел и подобные настроения не поддерживал: и в силу соблюдения субординации и порядка, и в силу хорошо известного ему обычая за глаза и в глаза третировать тех, кто «тоньше кишкой». Однако отлично Андрей знал и другое: бывало, что в первом же (или в третьем – если доживали) серьезном бою, будто в кузнечном горне, закалялись самые безнадежные и хлюпкие характеры и становились порой тверже танковой стали.

Конечно, некоторые искали местечко потеплее. Как любил повторять старшина, комментируя такие стремления зашариться, рыба ищет, где глубже, а человек – где рыба… В роте градации этого «тепла» проступали особенно явственно. Вроде вся рота на передовой, и коса костлявой могла в любой момент дотянуться осколком и пулей до каждого: от самого что ни на есть распоследнего «временного бойца», искупающего кровью три короба своих грехов, неподъемных, как ящик снарядов, – до старшего офицера, верного, испытанного сына партии и правительства, удерживающего в своих твердых руках все нити идейно-воспитательной работы с переменным составом или управления подразделением…