Читать книгу "Расстрельное время - Игорь Болгарин"

— Вопрос не простой, — после некоторых раздумий, чистосердечно ответил Кольцов. — Боюсь, я на него тоже не сумею внятно ответить. У меня, как и у вас, было не так много времени, чтобы во всем разобраться. Да и книг про это пока еще очень мало.

— Тогда спрошу по-другому, — не унимался пожилой. — Скажите, почему вы за эту власть воюете? Вы-то больше нас во всем разбираетесь. Значит, как-то представляете наше будущее? Чем оно вас завлекает?

— А вы? Вы, почему воюете? — вместо ответа спросил Кольцов.

— Мы? Известное дело, мы — за землю. Это если коротко объяснять. Потому, как если у тебя есть земля, а к ней еще две руки, то уже не пропадешь. Ни ты, ни твоя семья. Нет земли: куда податься? Только в батраки до помещика. Иного пути нет. А вы — другое дело. Вы грамотный, у вас есть до кого прибиться, вас везде примут.

— Не совсем так, — не согласился Кольцов. — Мой отец был клепальщиком на судоремонте, такая участь и меня ждала. Богатые в свой круг чужих не очень-то пускают. Грамотный, не грамотный — не столь важно. Как был мой отец для них «черной костью», таким и я останусь. И дети мои, и внуки.

— Стало быть, вы тоже за свой кусок воюете. Ну, не за землю, а, как бы это сказать, за власть?

— Нет. Мы, большевики, воюем не за власть, а за полное ее переустройство. Чтоб землей действительно владел и распоряжался крестьянин, фабрикой — рабочий. Чтоб все богатство, которое они своими руками создают, им и досталось. Чтоб все было по справедливости.

— А она есть хоть где-нибудь на свете, справедливость-то эта? — вклинился в разговор и мужичок-боровичок.

— Если богатства страны окажутся в руках народа, тогда только и возможна справедливость.

— Вот и вы, как тот лектор, — с некоторым разочарованием сказал пожилой. — Слова все вроде русские. И сперва все понятно: фабрики — рабочим, земля — крестьянам. А как поглыбже подумаешь про ту справедливость, так становится не очень-то и понятно. Вот, к примеру: одному чернозем достанется, а другому — сплошная глина. Уже неравенство. Чтоб вам понятнее: одна фабрика плуги выпускает, или там бороны, а другая — держаки для лопат. Тоже вещь в хозяйстве нужная. Ну и кто из них на своей продукции больше заработает? А вы говорите: справедливость.

— Справедливость будет устанавливаться законом. Больше работаешь — лучше тебе заплатят. Справедливо?

— Не знаю. Мне досталась плохая земля, сплошная глина. Сил в нее вкладываю немерено, а отдача втрое меньше чем у того, кому жирный чернозем достался. И как тут быть?

— Вот-вот! Где ж тут справедливость? — загудели остальные двое.

— Закон! — стоял на своем Кольцов. — С тебя государство меньший налог возьмет, а у кого чернозем — больший.

— Ну и где ж тут справедливость? Я втрое больше сил затратил, пока вырастил свое зерно, а он только слегка поднапрягся.

Загнали мужики Кольцова в тупик.

— Я думаю, закон и это учтет.

— Хорошие законы можно написать, бумага все стерпит. А вот кто их сполнять будет? И как?

— Царь нужен! — громко сказал мужик со злыми глазами. — Или кто заместо него править будет. И следить, чтоб закон справно сполнялся.

— Без царя никак нельзя! Народу какой-никакой, а царь нужен! — поддержал товарища мужичок-боровичок. — Лучше, конечно, что б наш, большевистский. А то у царских царей много родни набирается. То, понимаешь ты, сват, то брат, то кум, другая всякая родня, а еще разные кореша. Думаете, не подкинет он им чего-нибудь от свой милости, не порадеет за своих? Так закон подправят, что от справедливости одна память останется. Бедный как был, так и останется бедным.

— Государством будет управлять не царь, а сотня, может, две самых мудрых, честных и справедливых людей, — сказал Кольцов.

— А как их определишь? По физиономиям?

— Определим. Всем миром. Про хорошего человека молва далеко летит. Соберем самых лучших со всей России. Одни будут законы сочинять, а другие следить за их исполнением.

— Не выйдет! — решительно сказал первый мужик, который и затеял весь этот разговор. — Известно, человек слаб — подкупят его. Одного сразу, другого — чуток погодя. А честные и справедливые, если они останутся, ничего не смогут сделать. Потому что их на всю Россию, дай Бог, с десяток останется. А то и вовсе справедливые постепенно станут несправедливыми, и все законы станут выпускать себе на пользу.

— Такого не может быть! — убеждённо возразил Кольцов.

— Все может быть. Деньги любого человека сломают. Одного — малые деньги, а иного — тыщи.

— А ну, как опять несправедливые к власти придут и примут несправедливые законы? Что, начинай все сначала? Новую революцию? Силенок-то уже не хватит. А где гарантия, что такое снова не случится?

— Гарантия — маузер! — вмешался Жихарев, который все это время неприметно стоял в проходе и тоже слушал беседу. — Потому что людям нужен страх. Без страха рассейский народ никуда не сдвинешь, ни в какую сторону.

— Царь нужен! — снова повторил мужик со злыми глазами и, призывая к вниманию, поднял вверх указательный палец. — Только такой, чтоб из приюта, без родни и не женатый. На крайность, пущай на сироте женится. Один царь много не съест. А если с кучей родни и всяких разных дружков, такого Рассея уже не прокормит.

— От те и раз… Поговорили… — огорченно вздохнул пожилой. — Слова все понятные, а ничего не прояснилось.

В другом конце вагона Тимофей Бушкин рассказывал о Париже. Вокруг него собрались товарищи и снабженцы из команды Жихарева. Слушали, затаив дыхание.

Разбрелись по своим местам, когда за окнами уже забрезжила рассветная синева.

* * *

Проснулся Жихарев в полной тишине. Все спали. Лишь в конце вагона теплился слабый огонек керосинового фонаря, и Бушкин все еще продолжал что-то втолковывать нескольким жихаревским снабженцам.

Жихарев сунул ноги в сапоги, прошел к полуночникам и, смачно зевнув, спросил:

— Чего стоим-то?

— Так всю ночь: час едем, два стоим. Должно, какой-то полустанок.

Жихарев прислонился к грязному вагонному окну, но за ним ничего не было видно, лишь угадывалась белесая пелена.

— Снег, что ли?

— Всю ночь шел. Но такой…— снабженец поискал подходящее слово, — не регулярный.

Жихарев вышел в тамбур, отрыл дверь. В вагон тотчас заполз сырой воздух, пахнув снежной свежестью, заполняя все его прокуренное нутро. Полустанок окутывал плотный туман. Что за остановка, спросить было не у кого. Где-то вдали сиротливо перекликались маневровые «кукушки», и уже только это свидетельствовало, что стоят они вовсе не на крохотном полустанке.

Жихарев спустился на насыпь, под ногами зашуршала ракушечная подсыпка. Огляделся. Сквозь туманную пелену с трудом угадывалось безмолвное и мрачное нагромождение вагонов.