Читать книгу "Моралите - Барри Ансуорт"

— Попы обычно умеют петь, — сказал он. — Есть у тебя голос для пения?

— Ну да, — ответил я с легким недоумением. Я еще не понял, куда он клонит. И сказал я правду: мой голос хвалили. Он был не очень сильным, зато звонким и мелодичным. В дороге, когда все мои деньги были потрачены, я иногда пользовался им в грешных целях: из нужды я пел в харчевнях, и порой в меня кидали всяким гнильем, но куда чаще кормили и оставляли на ночлег.

— В пении Брендан был истинным чудом, — сказал он. — Превосходил соловья.

— Он пел, как ангел, — сказал белобрысый со свойственной ему странной зыбкой настойчивостью. — Расставлял ноги и откидывал голову. Словно дерево пело всеми своими листьями.

— Его песни были будто веревки, свитые из шелка, — сказал Стивен, чей голос был басистым, с хрипотцой выпивохи.

Так впервые я заметил эту их общую привычку говорить в один голос, точно петь хором, однако по очереди, так что напоминало это музыкальную гамму. Они переменились, они делились со мной тем, что знали о покойнике. Но мне было нелегко вообразить прекрасное пение, исходящее из горла вот этого Брендана передо мной, или как вот этот жалкий кривой рот рассыпает слова песни. Холод превратил его лицо в шмот свиного сала.

— Как он обрел свой конец?

— Вчера шел за повозкой, вдруг закричал и упал, — сказал четвертый мужчина, заговорив в первый раз. Он был уже в летах, с поредевшими волосами, длинным подбородком и яркими голубыми глазами. — Встать он не смог, его пришлось поднять, — добавил он.

— И говорить он не мог, — сказал мальчик. — Пришлось его положить в повозку.

— Звуки он издавал, но не слова, — сказал старшой. — А прежде был боек на язык и сыпал шутками. — Он посмотрел на меня, и в этом взгляде проскользнул ужас. Я понял, что для него немота, сковавшая Брендана, певца и шутника, была порождением кошмара. — Спой что-нибудь, ну-ка, — приказал он мне.

Подчиняться мне не следовало, ибо он замыслил что-то для меня неприемлемое, как я уже заподозрил. Играть на подмостках нам запрещено Советом в Эксетере, а затем в Честере, а также эдиктом нашего Отца во Христе Бонифация Восьмого, и потому я знал, что подвергаю себя опасности падения. Но меня грызли голод и страх.

— Хотите услышать любовную песню, — сказал я, — или песню о добрых делах?

— Любовную, любовную, — сказал Стивен. — А добрые дела пусть Дьявол заберет.

Сказал он это без улыбки. За все то время, которое я пробыл с ними, я только один раз видел, как он улыбнулся.

— Добрые дела он, брат, не заберет, а вот необдуманная речь как раз по нем, — сказал мужчина в годах. Пес сидел рядом с ним и слушал каждое его слово. Он хлопнул в ладоши, понукая меня. — Ну так пой, — сказал он.

И я спел для них «Лентен с любовью в город пришла», один на поляне и сначала без аккомпанемента, но затем мальчик начал подыгрывать мне мелодию на тростниковой дудочке, которую вытащил откуда-то.

Когда я кончил, старшой кивнул. Затем он повернулся, пошел к повозке и достал из нее два тряпичных мяча, какие подбрасывают жонглеры — один красный, один белый, — крикнул, чтобы я ловил, и швырнул красный, крикнув и бросив почти одновременно. Я поймал мяч правой рукой, а он бросил белый, на этот раз высоко и настолько в сторону, что мне пришлось сделать два шага, но этот мяч я тоже поймал и удержал. Кто-то сзади подшиб мой левый каблук, когда я еще не обрел равновесие, и я споткнулся, но не упал.

Он кивнул еще раз и сказал остальным, не глядя на меня:

— В движениях он достаточно быстр и точен, хорошо видит в обе стороны и на ногах держится твердо. Голос неплох. Вторым Бренданом он не станет, но, получившись, сойдет.

Эта похвала, хотя далеко не щедрая, была мне приятна — к моему стыду. Но было в нем что-то, какая-то сила духа, вызывавшая у меня желание угодить ему. Быть может, пришло мне в голову теперь, суть заключалась всего лишь в силе его собственного желания. Люди различаются мощью своего хотения. То, чего хотел этот человек, стало его имением и его пищей: едва желание зародилось, он управлял им и питался им. К тому же по своенравности нашей природы то, что меня подвергли испытанию, вызвало во мне стремление преуспеть, хотя я и отдавал себе отчет в греховности самого испытания.

Теперь он поглядел на них и чуть улыбнулся улыбкой, омолодившей его лицо.

— Мы взяли Маргарет, потому что Стивен так хотел, и бродячего пса для Тоби. Так почему бы и не беглого попа, который может пригодиться нам всем?

Он был главным, и все-таки ему требовалось убедить их. Как мне предстояло узнать, все, что касалось их жизни как комедиантов, они обсуждали на равных.

— Его узнают по тонзуре, — сказал Стивен.

Женщина принадлежала ему, она была не для всех, как я сначала было подумал. Это я заключил из того, как она держалась поближе к нему и слушала его слова. Однако у нее достало взглядов и для меня, насмешливых, но не совсем, и я тут же положил себе, что я, если меня примут в труппу, не стану отвечать на эти взгляды во избежание греха. К тому же Стивен был опасен.

— В нем распознают беглого, — сказал он теперь, поворачивая свое темное лицо от одного к другому.

— Да, — сказал белый балахон, — грамоты у него нет, не то бы он к нам не напрашивался. Его могут схватить в любом приходе, и тогда нам запретят играть там.

— Пусть он носит шляпу, — сказал старый. Он словно бы не обращал внимания на то, что говорилось, и шутливо толкал пса к большой его радости. — Волосы у него отрастут быстро, не то что мои, — сказал он и с улыбкой, показавшей нехватку многих зубов, провел ладонью по жидкой бахромке волос и по обветренной лысине. — Для действа он подходит, поп он или не поп. И очень хочет присоединиться к нам, как написано у него на лице. А нам нужен шестой теперь, когда бедняга Брендан скончался.

— Крайне нужен, в том вся суть, — сказал старшой. — Мы репетировали игру об Адаме и начнем с нее, как все согласились, а она требует шестерых, и так уж трое исполняют сразу по две роли. Этот человек явился к нам по велению мысли, будто Добродетели и Пороки, спорящие в Моралите. Он явился, чуть умер Брендан, и нам лучше всего воспользоваться этим. Вот мое мнение как старшого в этой труппе по велению нашего господина. На том и порешим с вашего согласия, добрые люди.

Тут между ними воцарилось короткое молчание, затем каждый по очереди кивнул старшому в ответ на его взгляд. На женщину он не взглянул. Когда все выразили согласие, он снова обернулся ко мне и спросил мое имя, и я его назвал: Никлас Барбер. А он назвал мне свое: Мартин Болл и сказал, как зовут остальных. Белобрысого звали просто Соломинка, а мальчика они называли Прыгун, но я не знаю, были ли то их настоящие имена. Пожилой звался Тобиас. Женщина сказала, что ее имя Маргарет Корнуолл.

Вот так, с песней и поймав мячи, будто в детской игре, я был принят в труппу скоморохов и согласился на это. Откажись я, расстанься я с ними там, на поляне с покойным Бренданом во всех его грехах, я мог бы сейчас снова быть младшим диаконом со всеми возвращенными мне привилегиями, вернуться к моим книгам в библиотеке собора. И как бы то ни было, я, без сомнения, не изведал бы ужасов, которые все еще преследуют меня по ночам.