Читать книгу "Круги Данте - Хавьер Аррибас"

По положению солнца поэт заключил, что еще несколько часов до полудня. День только начался. По крайней мере, больше не шел дождь, это было немало, и Данте это оценил, намучившись от холода. Он бы замерз в мокрой одежде, если бы его не покрыли толстым шерстяным одеялом, сухим и теплым. Судя по всему, они сейчас должны были находиться где-то на бесконечной равнине По, простиравшейся между горными вершинами Альп и Апеннин. Несмотря на то что группа всю ночь двигалась вперед, путь был труден, и вряд ли они находятся на расстоянии многих миль от Вероны. Дикая местность мешала точно определить их положение, как и проехать по следам беглецов. Поэт предположил, что еще не прошло достаточно времени, чтобы кто-то в Вероне заметил его исчезновение. А это означало, что его персона не представляла собой, по сути, какой-то ценности, как воображал поэт в последнее время. Постоянное преследование изменило характер Данте. Для того чтобы его исчезновение стало причиной тревоги, должно было пройти время, которое, однако, сделает невозможным его возвращение.

Данте, почувствовав себя значительно лучше, снова посмотрел на своих стражников. Дородные и с виду сильные, эти люди, похоже, привыкли к самым суровым условиям жизни. Их одежда была грязной, и они казались очень уставшими. Если прошлой ночью эти люди были олицетворением неизвестной угрозы, безликой агрессии, то теперь они приобрели конкретный облик. На лицах похитителей отражалось лишь желание восполнить естественные потребности ― поесть и поспать. У обоих была притуплена воля, оба привыкли подчиняться приказу, даже если он не соответствуют ни закону человеческому, ни закону Божьему. У похитителя по имени Микеле ― или Микелоццо, как его называли приятели, ― в черных глазах не было даже слабого отблеска доброты. Это становилось особенно заметно, когда он улыбался, напоминая глупую корову. Сейчас этот человек казался большим и мирным животным, спокойным зверем, но по приказу мог бы вырвать у человека позвоночник. Таким образом, он не представлял собой ничего интересного, в отличие от другого парня ― Бирбанте. Его курчавые волосы были черны как смоль, его манеры были грубыми, а взгляд светился злобой; на его лице застыла дикая гримаса: выдвинутая вперед верхняя челюсть, тощая и грязная, превращала его в безобразного урода, излучавшего жадность и злобу каждой своей черточкой. Те, кто возвращал теперь Данте на родину, были превосходными машинами для убийства; они сохранили ему жизнь, хотя могли бы уничтожить поэта одним движением руки. Похоже, похитители собирались получить за него вознаграждение от хозяев Флоренции.

Неожиданное движение за спиной поэта прервало его размышления. Он повернулся и увидел еще двух человек, достававших пищу из мешков. Неожиданно перед взглядом Данте возник третий похититель, который принес воду, чтобы напоить волов. Без сомнения, он был возницей. Похоже, этот человек не имел ничего общего с остальной группой, он попросту был нанят, чтобы перевозить странных людей, занятых непонятными делами. Данте решил, что возница не может быть членом банды похитителей. Да и они, если быть точным, тоже являлись только исполнителями, существами для поручений. Руководили всем другие лица.

Предположения Данте не замедлили оправдаться. Его безнадежное состояние усилил стук копыт. Из чащи выехал всадник, а провожатые поэта совсем не удивились и не испугались, они просто смотрели в сторону леса, ожидая, что через некоторое время оттуда кто-то покажется. И этот кто-то сильно отличался от того, кого Данте ожидал увидеть во главе этой группы.

Пока он приближался, поэт перевел взгляд на его подручных. Не было никаких приветствий, никакой фамильярности или панибратства. Они даже не поздоровались. Превосходство неизвестного, который приближался на лошади, было таким очевидным, что Данте понял: в руках именно этого человека оказалась его судьба. Всадник был очень молод ― по меньшей мере, лет на двадцать моложе поэта. Он двигался с завидной грацией, и в его фигуре угадывались несомненная ловкость и сила. Казалось, что между ним и его подручными, выходцами из стада плебеев и крестьян, пролегла непреодолимая пропасть. Помимо всего прочего, широкий плащ не мог скрыть в нем сноровку бывалого воина: он сидел в седле, скрестив руки, спина оставалась идеально прямой, а от зоркого глаза, казалось, ничто не могло укрыться. Под его темным изношенным плащом угадывались очертания шпаги и длинного острого кинжала, «мизерекордия»,[4]подобного тем, которые используют наемные убийцы на полях сражений, чтобы добивать раненых.

Всадник торжественно, даже церемониально, приблизился к Данте на расстояние вытянутой руки. Он молчал, ни одна черточка не шелохнулась на его лице. Он просто приблизился, чтобы рассмотреть пленника. После этого он тоже не произнес ни слова. Присутствие этого сильного юноши произвело впечатление на старого поэта-скитальца, закаленного в бесчисленных политических баталиях. Незнакомец созерцал его с неподдельным любопытством, словно всегда хотел сделать это ― рассмотреть поэта с такого близкого расстояния. Данте заметил в его глазах боль, горечь человека, тяготящегося неизвестной заботой. Не было сказано ни слова, и, когда молчание достигло высшей точки, всадник повернул коня и подъехал к своим сообщникам; те, с усталым вздохом отвели взгляд от огня.

Юноша бросил несколько скупых фраз, и ему ответили тоже без какого-либо выражения чувств. Однако короткие инструкции достигли ушей Данте. Всадник снял со своего седла один из мешков, набитый чем-то, и бросил его Микелоццо. Без лишних движений, не пытаясь продолжить разговор, он дернул поводья и умелой рукой направил лошадь к лесу. На прощание он повернулся и мельком посмотрел на Данте, у которого от этого холодного и сурового взгляда кровь застыла в жилах. Всадник быстро скрылся там же, откуда и появился.

Микелоццо со странной улыбкой, почти любезной, приступил к исполнению указаний своего таинственного хозяина. Он делал это молча, бесстрастно, будто имел дело с чем-то неживым, например с дорогим камнем, которым отделывали фасады храмов в Италии. Казалось, похитители не собираются разрушать стену молчания, которую они возвели между собой и пленником, поддерживая с ним почти уважительную дистанцию. Данте подумал, что они, наверное, получили указания, что делать дальше. Они, похоже, действовали строго по приказу: контакты с пленником им были запрещены. Микелоццо принес Данте мешок, сброшенный всадником. Внутри оказалась крестьянская одежда, не слишком отличающаяся от той, в которую были одеты сами похитители, подходящая поэту по размеру, но не по достоинству. Однако это была сухая одежда из шерстяной ткани, темной, некрашеной, но толстой и теплой. Данте было предложено переодеться. Проще говоря, его ограбили, заставив снять дорогой плащ с кожаным капюшоном и надеть крестьянский наряд. Чулки он натянул поверх своих, капюшон и соломенная шляпа завершили его преображение. Микелоццо вернулся на свое место к огню. Он готовил суп из овощей, безвкусный, но горячий, напомнивший Данте большой котелок с «травяной водой», которую братья ордена Святого Франциска раздавали беднякам у ворот своих монастырей, добавляя к этому пойлу жуткое подобие черного хлеба, приготовленное из проса и овса.