Читать книгу "Заговор в Древнем Риме - Джон Мэддокс Робертс"

— Это своего рода одежды, которые его сдерживают, чтобы он не покинул пределов Рима, — со знанием дела ответил я. — Их развязывают лишь на время сатурналий.

— Видать, тогда и всем остальным пора развязаться, — шутливо заметил галл.

Как раз в это время из подвала вышел Миниций.

— Эй, вы! А ну-ка, марш отсюда в лагерь! — набросился он на солдат с выражением крайнего недовольства на лице. Воинам нельзя находиться в городе, когда его черту преступает триумфатор!

— Успокойся, старик, — оборвал его бывалый солдат с квадратным лицом. — Это священные эмблемы легионов. Нам надлежит удостовериться, что они доставлены сюда в целости и сохранности и помещены на свои места.

— Обещаем, что за это время не учиним государственного переворота, — заверил Миниция другой вояка.

— Пошли, Миниций, — обратился я к вольноотпущеннику, — наши доблестные воины в такой день имеют право немного расслабиться.

Молодые люди, отдав салют, поспешно ретировались, скорей из-за уважения к моей аристократической манере говорить, нежели движимые иным порывом.

— И таких еще называют солдатами Рима, — не без горечи произнес Миниций. — Им даже не снилось городское произношение.

— Ничего удивительного, — пожал плечами я. — За исключением командного состава, легионы формируются сплошь из провинциалов. Так повелось со времен Гая Мария. Какой горожанин ныне пойдет служить под знаменем орла?

— Кстати, квестор. Не забудь поставить свою метку на этом грузе, — напомнил он мне.

Мы направились к лестнице, ведущей в подвал. В это время через передний портал в храм вошла группа рабов. Ослепленные внезапной темнотой, они свернули вправо, в сторону низенькой двери в стене.

— Куда вас понесло, идиоты! — крикнул Миниций. — Вам сюда! Сокровищница тут!

Он указал на ступеньки, начинающиеся у забинтованных ног Сатурна.

— А что там, за дверью? — поинтересовался я.

Мне было совершенно не знакомо устройство храма, если не считать тех его частей, которые открывали всем посетителям во время праздников.

— Обычная лестница, ведущая в старые кладовые, — пояснил Миниций. — Ею не пользовались лет сто. Надо бы заложить ее кирпичом.

Мы спустились вниз, и, дождавшись, пока все ценности будут сложены, я сделал на них соответствующие пометки. Когда посторонние вышли, я закрыл на замок железные двери, и мы с Миницием направились к выходу.

Время клонилось к вечеру. Однако летом дни длинные, поэтому за дверями храма было еще совсем светло. Город все еще был наполнен праздничным шумом. Близился час торжественного ужина, о чем напоминал желудок, изголодавшийся за целый день в предвкушении предстоящего пира.

Он должен был состояться в великолепном саду, расположенном по соседству с новым, выстроенным на средства Лукулла храмом, — тем самым, который триумфатор на следующий день собирался принести в дар городу. Спустившись по лестнице, я направился в сторону сада, когда заметил, что сквозь толпу гуляющих горожан ко мне пробирается какой-то человек. Он был бос, но облачен в сенаторскую тунику с пурпурной каймой. Я даже застонал от досады. Сенаторская одежда вкупе с босыми ногами могла принадлежать лишь одному человеку — Марку Порцию Катону, самому занудному римскому политику. Он приписывал все несчастья нашего времени тому, что мы отдалились от простоты предков, и считал себя редким воплощением античной добродетели. А поскольку в древности римляне не носили обуви, он также отказался ее надевать. Катона недавно избрали трибуном. В своей предвыборной кампании он всячески давал понять, что голосовать против него не только непатриотично, но и оскорбительно по отношению к предкам. Встретившись со мной взглядом, Катон отсалютовал мне на древнеримский манер.

— Приветствую тебя, квестор! Рад видеть публичного деятеля, который всегда на посту. Даже невзирая на праздники.

Я показал большим пальцем через плечо, в направлении храма.

— В храме Сатурна около пятидесяти миллионов сестерциев. Я пометил их своим именем, дабы на следующий год, когда придется освободить эту должность, обезопасить себя от возможных неприятностей. Ты же знаешь, что непременно отыщется какой-нибудь идиот, который обвинит меня в расхищении государственных ценностей, если не отчитаюсь за каждый медный асе.

— Ты поступил как честный и сознательный гражданин, — отозвался Катон, начисто лишенный чувства юмора и невосприимчивый ни к каким шуткам. — Я как раз направляюсь на званый ужин к Лукуллу. Не составишь компанию?

К сожалению, у меня не было предлога отказаться, поэтому ничего не оставалось, как продолжить путь рядом с ним в своих изношенных сандалиях, как бы олицетворяющих падение нравов.

— Потрясающий сегодня был Триумф! — продолжал Катон. — Сколько сил я положил, чтобы уговорить Сенат воздать эти почести Лукуллу!

— Твои усилия не пропали зря, а послужили для нас источником вдохновения.

— Сторонники Помпея потеряли всякое чувство меры. Представляешь, Бальб и Лабиен дошли до того, что протащили через Сенат закон, позволяющий Помпею во время Публичных игр носить одежды и атрибуты триумфатора.

Несмотря на то что меня трудно было чем-либо удивить, эта новость ошеломила.

— В самом деле? — удивился я.

— Я никогда не шучу, — строгим тоном ответил Катон.

— Кажется, на этот раз они даже превзошли самих себя, — признал я. — Впрочем, от человека, присвоившего себе еще в молодые годы титул «великий», вполне можно ждать подобного.

— Говоришь, превзошли самих себя? Слишком мягко сказано! Да это вообще ни в какие ворота не лезет! Сущее безобразие! Вызов богам! Если так пойдет дальше, то чего ждать от них в будущем? Уж не претендуют ли они на корону?

Лицо Катона побагровело. Казалось, прямо посреди нашего разговора его хватит удар — перспектива, которую я приготовился принять с философским смирением.

— По древним римским традициям, — успокоившись, продолжал он, — Лукулл ныне стал истинным полководцем. Правда, не могу сказать, что одобряю его тягу к роскоши. Но дисциплина, которой он добился в армии, не может не вызывать уважения. Порядок, который он навел в азиатских городах, служит образцом честного и успешного управления.

Я не мог с ним не согласиться, хотя знал: что бы Катон ни говорил в пользу триумфатора, ни одно из перечисленных им достоинств не являлось добродетелью. Мы спускались с холма вниз, в сторону реки. Пока Лукулл ожидал своего Триумфа в загородной вилле, его посредники не теряли времени зря. Приобрели для него участок брошенной заболоченной земли, кишащей комарами. Осушили его и разбили прекрасный сад, рядом с которым возвели чудесный храм в честь Минервы — богини мудрости и покровительницы ремесленников. К тому времени она еще не успела позаимствовать у греческой Афины всех ее атрибутов и потому не являлась богиней войны.

Вход в сад охраняли изваяния государственных богов, среди которых находился жертвенник неизвестному божеству. Катон настоял, чтобы подбросить щепотку ладана в жаровни, устроенные под каждой статуей. Как только мы вошли в рощу, глашатай громко возвестил о нашем прибытии: