Читать книгу "Меч Вайу - Виталий Гладкий"

– Это один из лучших наших следопытов. Прости его, сын вождя: он ведь не знал, кто ты.

Караван остановился. Быков распрягли и угнали в степь, на пастбище. Задымили костры, забурлила вода в больших бронзовых котлах, вкусно запахло вареным мясом. Абарис привел вороного, его так и не смогли разыскать дозорные – и отдал свою добычу в котел вождя племени.

Пока варилась оленина и готовилась похлебка из бобов с луком, приправленная ароматными травами и кореньями, Радамасевс, его военачальники и Абарис беседовали в тени молодого березняка, где слуги расстелили разноцветные войлочные ковры…

Лик был обижен. Еще бы: столько стрел и дротиков принес отцу, а вместо благодарности получил подзатыльник и обещание матери как следует выпороть его, если когда-нибудь повторится подобное.

А дело было так: после боя племени с сарматами, когда караван остановился на привал в глухом урочище, Лик со своим другом, обманув бдительных дозорных и пастухов, увели из табуна двух лошадей, взнуздали их веревками, и ускакали в степь. Почти полночи они рыскали по равнине, пока не наткнулись на поле битвы, усеянное обломками стрел и копий, трупами лошадей, пробитыми щитами, изодранными в клочья кафтанами и плащами. Убитых воинов сколоты похоронили, не видно было и мертвых сармат: видимо те, потерпев поражение, все-таки вернулись и забрали товарищей. На большее никто не отважился – сколоты старались замести следы, уйти подальше, а сарматы боялись засады; поэтому из оружия взяли только высоко ценимые акинаки, боевые топорики и доспехи. Стрел же и копий осталось великое множество, и Лик с другом насобирали этого добра столько, сколько могли увезти. Довольные этим маленьким приключением, гордые от сознания пользы своего поступка, они возвратились ранним утром домой – и получили взбучку.

Раздосадованный Лик спрятался среди тюков с овечьей шерстью и вычиненной кожей в самом дальнем конце повозки и попытался уснуть. Но пронзительный скрип огромных колес, крики пастухов, собачий лай, писк и возня младших сестер, затеявших какую-то игру, прогнали сон напрочь.

Тогда Лик достал свою самую большую драгоценность – нож, найденный на поле битвы, и принялся украшать резьбой ореховую палку – будущую рукоять нагайки. Наконечник Лик сплел уже давно из тоненьких сыромятных ремешков, скрепив их в верхней части тремя бронзовыми колечками, которые стащил из сумки старшего брата. Работа спорилась, рукоятка получалась гладенькая, с красивым узором, и постепенно юный сорвиголова увлекся, забыв о постигших его неприятностях.

Неожиданно колеса перестали скрипеть, повозка остановилась. Мать выглянула наружу разузнать, в чем дело, и, перекинувшись несколькими словами с соседкой, соскочила на землю. За нею, шумно галдя, посыпались и младшие сестры Лика. Стряхнув стружки с колен, он тщательно запрятал нож и тоже последовал за девочками. Повозка их семьи была почти в конце каравана, поэтому Лик не мог рассмотреть, что творится впереди. Но по тому, как стали распрягать быков и доставать из повозок котлы, он понял, что наступило время привала.

Старшие братья угнали быков в степь, мать, покрикивая на детвору, вынимала из дорожных сумок котелки, ложки, мешочки с бобами и приправами, связки луковиц.

Лик медленно побрел вдоль каравана с тайной надеждой, что сверстники выразят ему свое восхищение за дерзкую вылазку. Но, увы, все были заняты приготовлениями к обеду: кто таскал хворост , кто готовил место для костра; некоторые бегали взапуски или играли в прятки.

Лик долго слонялся возле костров, заглядывая в чужие котлы и дразня собак, пока не почувствовал, как от аппетитных запахов засосало под ложечкой. Когда он возвратился к своей повозке, семья уже отобедала. Получив подзатыльник от матери за опоздание, Лик принялся вычерпывать деревянной ложкой остатки похлебки из небольшого, видавшего виды котелка, заедая хрустящей на зубах ячменной лепешкой.

– На, возьми… опасливо поглядывая по сторонам, прошептала одна из сестер и, ткнув Лику баранью кость с остатками мяса, нырнула под повозку, опасаясь гнева матери: мясо предназначалось только для воинов – старших братьев и отца.

Вскоре караван двинулся дальше. Солнце переползло полуденную черту, жара стала нестерпимой. Из-за дальних лесов надвигалась большая сизая туча, которую время от времени кромсали молнии. Иссушенная зноем земля с нетерпением ожидала дождя.

ГЛАВА 3

Марсагет проснулся поздно. Горячий, влажный от испарений воздух волнами вливался в спальню вождя племени, увешанную пестрыми коврами, и, обволакивая тело, выжимал из него соленые струйки пота. Назойливо жужжали мухи, скреблись жуки-древоточцы в потолочном перекрытии, во дворе рычали и грызлись сторожевые псы. Подниматься не хотелось, тело все еще было во власти сна, только мысли, преодолев одурь, понеслись вскачь, словно стадо диких лошадей- тарпанов. Тяжелые, смутные времена переживает степь. Все живое убегает и прячется в лесных чащобах, только стервятники собираются в огромные стаи и кружат в небе, предвкушая богатую добычу. Опасно стало и в низовьях Борисфена. Год-два назад купеческие караваны то и дело стучались в главные ворота Атейополиса. Купцы хлеб покупали, мед, воск, рыбу вяленую, кожи, меха; привозили вина заморские, оружие, украшения, посуду…

Шумело торжище с раннего утра до ночи, купцы дань вождю платили; завидовали соседи богатству Марсагета. А теперь… До чего дошло: чернь, простые сколоты, бегут из Атейополиса! Лучшие мастера уходят, спасая жизнь и добро: кто к Понту Евксинскому, кто в Таврику[10], а кто – куда глаза глядят.

Вчера, поздним вечером, прискакали дружинники, которых он отправил несколько дней назад на разведку. Плохие вести привезли, ох, плохие… Сарматы рыскают уже не только в устье Танаиса[11], у берегов Меотиды, но перешли Сиргис[12], добрались до Борисфена.

С горечью вспомнил большой совет вождей сколотов. Только он и его побратим Радамасевс выступили за объединение всех племен степной Скифии под единым руководством, чтобы дать отпор врагам. Не послушались остальные умного совета, не смогли они убедить вождей. Разжирели, обленились вожди, наживая огромные богатства на торговле хлебом с эллинами. Распри, междоусобицы начались среди сколотов. Воровать друг у друга начали. До чего дошло: могилы предков грабят! Пусть падет на них гнев Папая[13], пусть настигнет их на поле брани!

Не выдержав гневного напора мыслей, Марсагет вскочил и, наспех одевшись, вышел во двор.

Зацепившись ногой о камень, охнул от боли и со злости пнул любимого пса – тот при виде хозяина запрыгал от радости, стараясь лизнуть ему руку. Пес, обиженно тявкнув, побрел к куче хвороста и улегся там, с тоскливой преданностью посматривая на вождя. Не обращая внимания на лужи (ночью была гроза – сверкало и грохотало так страшно, что уснул только к утру), Марсагет широким шагом пересек двор и, толкнув ногой дверь, вошел в дом.