Читать книгу "Умножающий печаль - Георгий Вайнер"

— А почему? Боитесь? — захохотал Смаглий, как моложавый упырь над ангелицей.

— Что он говорит? — сразу возник Пимашу. — Почему арестованный веселится?

— Арестованный не веселится. Он обсуждает со мной второстепенные процедурные вопросы, — заверил я советника юстиции и сказал арестанту: — Слушай, Смаглий, хватит дурочку по полу катать. Запомни, я ничего не боюсь. Я опасаюсь…

— Чего?

— Что тебе пресса навредит только. Для тебя сейчас — чем тише, тем спокойнее. А еще я опасаюсь, что ты меня держишь за дурака и тянешь резину. Надеешься опоздать на этот рейс?

— А чего спешить? — засмеялся Смаглий. — Я что, завтра в Бутырки опоздаю?

Тут очень уместно вмешался консул Аверин:

— Господин Смаглий, это рейс Аэрофлота, и пока мы вас торжественно не погрузим на борт, поверьте мне, самолет никуда не улетит.

Смаглий вздохнул и подергал свои никелированные оковы.

— Ладно, как говорили в старину — сходитесь, господа… Банкуйте, псы глоданые…

Я взял со стола протокол и стал громко, с выражением — чтобы доставить удовольствие Пимашу — читать по-французски. Коля Аверин быстро переводил на русский — для Смаглия и конвоя.

— По международному запросу Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел Российской Федерации Интерполом был произведен в сотрудничестве с французской полицией оперативный розыск и арест российского гражданина Василия Смаглия, обвиняемого в незаконной деятельности на территории России, США, Греции, Германии и Израиля…

Смаглий перебил меня:

— Отец моего дружка Зиновия Каца с детства говорил ему: «Зямка, никогда не воруй! А станет невтерпеж — не попадайся!»

— Зря вы не послушались папашу Каца, — отвлекся я на мгновение и продолжил протокольное чтение — …По документам, представленным российскими властями, Смаглий обвиняется в участии в организованной преступной группировке, банковских аферах, позволивших ему вместе с соучастниками похитить восемьдесят шесть миллионов долларов США, в отмывании денег, уклонении от налогов и других преступлениях…

— Ребята, имейте совесть! — возник снова Смаглий. — Хоть чуточку, объедки какие-нибудь от Уголовного кодекса оставьте еще кому-то! А то — все мне!..

— Смаглий, не перебивай меня, добром прошу, — сказал ему негромко. И конечно, Пимашу сразу же забухтел под руку:

— Что говорит арестованный?

— Господин Смаглий все время задает мне внепроцессуальные вопросы. Я полагаю, обсуждать их сейчас несвоевременно. Можно продолжать?

— О да, конечно!

— …Французские власти, рассмотрев представленные документы, сочли возможным для дальнейшего детального и продуктивного следствия экстрадировать Василия Смаглия в Россию, где арестованный обвиняется в совершении наиболее значительных, базовых преступлений…

Я посмотрел в прозрачные глаза Смаглия и спросил официально:

— Вам содержание протокола понятно? Тогда поедем домой, на родину…

Смаглий кивнул, задумался и вдруг громко запел старую песню Игоря Шаферана:

«О воздух родины — он особенный, не надышишься им…»

Я махнул на него рукой и повернулся к французам:

— Господа, арестованный Смаглий идентифицирован по имени, документам, внешности, соответствию возрасту, дактилоскопическим отпечаткам и описанию татуировок на теле. Ему объявлен состав инкриминируемых преступлений и сообщено о выдаче властям России. Прошу всех официальных лиц подписать протокол…

И пошла писать парижская губерния: сначала, естественно, французы — человек пять, потом консул Аверин, старший группы конвоя майор милиции Котов, а последним — я. И, словно дождавшись этого великого мига, радио объявило о завершении посадки на рейс «Париж — Москва».

Я спросил у старшего конвойного Котова:

— Наручники?

Милиционер достал из кармана и протянул мне наручники. Смаглий, с интересом следивший за нашими маневрами, удивился — Зачем? Этого мало? — Он поднял скованные руки.

Я взял у французского детектива ключ, снял со Смаглия наручники, а майор Котов ловко застегнул на запястьях Смаглия свои — наши нормальные, добротные, отечественные ручные хомуты. Я отдал французу его имущество, пояснив недоумевающему арестанту:

— Это служебный инвентарь. На его материальном учете. Надо вернуть, а то он с бухгалтерией не расплюется.

— Это ж надо! — Смаглий от души расхохотался — Вот гандоны штопаные — мелочной народ!

Я легонько похлопал его по спине:

— Понимаю, все понимаю — в твоем прикиде надо щеголять во французских браслетах. Но ты уж терпи, привыкать надо. Клифт на зоне — это тоже не «Версаче»! — И аккуратно стряхнул несуществующую пыль с лацкана его шикарного пиджака.

— Не срамись, земляк, — снисходительно усмехнулся Смаглий. — «Версаче» не употребляю. Это — «Валентино»! Почувствуйте разницу…

— Ну-у, тогда совсем другой коленкор, — серьезно согласился я.

Бесконечный сводчатый туннель, по которому горизонтальный эскалатор — движущийся тротуар — неспешно вез нашу конвойную процессию от аэровокзала к терминалу посадки в самолет. В мягком полумраке вспыхивала и гасла нескончаемая череда реклам, предлагающих нам все радости мира. Я смотрел на своих спутников — их лица от этих вспышек то ярко озарялись, то глухо меркли, и от этого монотонного, как бы праздничного мерцания возникало ощущение тревоги и напряжения. Я закрыл глаза и пытался вспомнить, вновь озвучить золотую мелодию Чарли Паркера — и не мог.

Наверное, потому что не мог выгнать из памяти то телячье-счастливое чувство восторга, надежды, ожидания чуда, которое я испытывал на этом эскалаторе давным-давно, когда ехал на нем впервые. В обратном направлении — из самолета в аэропорт. В Париж.

А сейчас из всего этого пиршества чувств, оргии предлагаемых радостей, огромной карточной сдачи жизни остался у меня на руках нарядный валет в наручниках, самая младшая карта из разбросанной по столу судьбы крапленой колоды. Консул Аверин деликатно постучал меня пальцем по плечу:

— Сергей Петрович, а вы-то зачем летите?

— Понятия не имею. Замминистра телеграмму прислал — срочно прибыть…

— А вы разве подчинены Москве? — удивился Аверин.

— Нет, — ухмыльнулся я. — Но в министерстве этого не знают или не помнят. И строго приказывают.

— А вы?

— А я выполняю. Международный чиновник — работа временная…

В полупустом салоне первого класса я усадил Смаглия в предпоследнем ряду, к стенке, у иллюминатора, а сам уселся рядом, в кресле у прохода.

А тут и радиотрансляция включилась, стала рассказывать приятное:

— Уважаемые пассажиры! Наш самолет «Ил-86» совершает полет по маршруту Париж — Москва на высоте десять тысяч метров. Температура за бортом минус 56 градусов. Расчетное время прибытия в аэропорт Шереметьево — 20 часов 40 минут по московскому времени. Табло «не курить» погасло, вы можете отстегнуть привязные ремни и откинуть спинки в удобное вам положение. Сейчас бортпроводники предложат вам напитки и обед. Желаем вам приятного полета…