Читать книгу "Женская логика - Виктор Пронин"

Алексей был книготорговцем. Причем не лоточником, не владельцем книжной лавки, не разносчиком, нет, он, можно сказать, поднялся до оптовика. Брал в типографиях книги, невыкупленные незадачливыми издателями, договаривался с авторами, посещал ярмарки, распродажи, работал с преуспевающими издательствами, мотался по странам ближнего зарубежья, предлагая там книги, скупая, и в общем-то у него получалось, неплохо получалось. Видимо, та закалка, которую он получил от матери, позволяла ему как-то вертеться в этом сложном переменчивом мире, правильно оценивать то, что покупал, что продавал. Ошибки у него были нечасты, да и случались они в основном из-за пиратских изданий, когда рынок вдруг оказывался заваленным книгами, появившимися неизвестно откуда – без опознавательных знаков, а те издательства и типографии, которые там были указаны, оказывались ложными, попросту говоря, несуществующими. Но и в этих случаях он находил возможность выкрутиться, изловчиться и выйти из передряг с наименьшими потерями.

Работа была живая, Алексею нравилась, и в торговых, издательских кругах он становился известным, постепенно приобретая репутацию человека надежного и обязательного. А подобные вещи рано или поздно всегда начинают приносить отдачу.

Положив трубку, Касатонова некоторое время сидела неподвижно в кресле, потом поднялась, подошла к книжному шкафу и, закрыв глаза, наугад вынула томик. Все так же не открывая глаз, раскрыла его и с опаской взглянула на правую страницу – она загадала именно правую страницу, первую строку.

– Как хороши, как свежи были розы, – вслух прочла она и, захлопнув тургеневский томик, поставила его на место. Слова были неплохими, они ей даже понравились, но в то же время чувствовалось в них что-то прощальное, уходящее, безнадежное. – Это мы еще посмотрим, это мы еще увидим, – пробормотала она и, открыв соседнюю дверцу книжного шкафа, вынула початую бутылку «Гжелки». Налив грамм сто, она посмотрела на рюмку, поколебалась, но знала, знала наверняка – налитая водка никогда не вернется в бутылку.

И выпила.

Постояла с закрытыми глазами, а когда открыла их, они были изумленными, точь-в-точь какими их видел сегодня директор Хилов.

– На прощанье шаль с каймою ты на мне узлом стяни, как концы ее, с тобою мы сходились в эти дни, – промычала Касатонова и, взглянув на часы, начала раздвигать диван, укладываться спать.

* * *

Утром Касатонову разбудили звонки в дверь. Проснувшись, она некоторое время прислушивалась – не показалось ли? Но звонки продолжались, длинные, настойчивые. Кто-то явно хотел поднять ее, невзирая ни на что.

Набросив халат и наспех затянув пояс, она подошла к двери и посмотрела в глазок. На площадке стоял хорошо знакомый ей человек – участковый, Гордюхин Николай Степанович. Он был без фуражки и пятерней пытался причесать всклокоченные, взмокшие волосы. Фуражку он, видимо, держал в другой руке, но, поскольку стоял близко к двери, ее не было видно. Касатонова поправила очки, приняла изумленное выражение лица и открыла дверь.

– Доброе утро, Николай Степанович, – сказала она до того, как участковый успел открыть рот. – Как поживаете?

– Спасибо, хорошо.

– Может быть, чайку?

– С удовольствием, Екатерина Сергеевна. Но попозже. Видите ли... у нас в доме убийство, как мне кажется... На третьем этаже.

– Вы в этом не уверены?

– Понятые нужны, Екатерина Сергеевна. А вы, я знаю, просыпаетесь рано... Я и подумал... Может, выручите, а?

– Понятые для чего?

– Чтобы присутствовать. А потом подписать протокол осмотра. Мало ли какие неожиданности обнаружатся... По-всякому бывает... Вы как-то говорили, что встаете рано... Я и подумал... Вдруг не прогоните, – Гордюхин говорил извиняющимся тоном, но ни раскаяния, ни смущения в его глазах не было. Он наконец надел свою фуражку и склонил голову набок, ожидая решения.

– Это срочно?

– Можно сказать, да... Сейчас подъедет оперативная группа из нашего отделения. Я уже поднял слесаря, наверно, придется взломать дверь. Ну и там, у двери, еще один человек, который, собственно, и заявил, что в доме... Уж не знаю, как сказать поприличнее... Лежит убитый.

– А ему это откуда известно?

– В окно заглянул.

– В окно третьего этажа?

– Там со стороны улицы строительная люлька стояла на автомобильной платформе, лампочки меняли... Он и упросил крановщика поднять его к окну... И увидел.

Касатонова колебалась недолго. И женское любопытство, и желание присутствовать при важном событии в их доме, и совершенно пустой день, который ожидал ее...

– Я могу идти в халате?

– Вполне. В любом ты, душенька, наряде хороша, – усмехнулся участковый – плотный, но подтянутый мужичок тоже где-то около пятидесяти лет.

– Взгляну на себя в зеркало и иду, – сказала Касатонова решительно. – Входите, – она пропустила участкового в прихожую, закрыла дверь и нырнула в ванную. Встряхнув короткими светлыми волосами, поправив очки и проведя бесцветной помадой по губам, она решила, что для роли понятой этого вполне достаточно. И уже выходя в прихожую, увидела на полочке у зеркала маленький фотоаппарат – обычную мыльницу, которую сегодня увидишь едва ли не в каждой квартире. Теперь, когда можно получать неплохие снимки, просто нажимая на кнопку, не думая о резкости, выдержке, ни о чем не думая, кроме картинки в видоискателе, многие вдруг обнаружили у себя необыкновенные фотографические способности.

– Я возьму это? – спросила она. – Вдруг пригодится?

– Вообще-то в опергруппе должен быть фотограф...

– А вдруг не придет?

– Ну что ж, возьмите... Но снимать можно только с разрешения начальника опергруппы. Хотя вряд ли он разрешит.

– Тогда я сниму вас, Николай Степанович! А вы меня.

– Это можно, – согласился Гордюхин, но с трудом согласился, видимо, что-то преодолевая в себе. Не положено было понятым иметь при себе фотоаппарат, не по правилам это. Но, подняв женщину прямо с постели, Гордюхин решил, что может пойти на это нарушение. В конце концов, командовать будет не он.

– Сколько будет понятых? – спросила Касатонова.

– Двое, – обернулся с лестницы Гордюхин – он уже начал спускаться к третьему этажу.

– А кто второй?

– Слесарь. Он там сейчас с фомкой стоит... Взломает дверь, потом приступит к обязанностям понятого.

– А это разрешается? – Захлопнув дверь и убедившись, что ключ в кармане, Касатонова пошла вслед за участковым.

– Все разрешается, что не противоречит закону, – Гордюхин оглянулся, протянул руку. – Прошу!

На площадку третьего этажа выходили четыре квартиры – две двухкомнатные, однокомнатная и трехкомнатная. Дверь в трехкомнатную сразу выдавала, что живут здесь не такие люди, как в остальных. Стальная, обтянутая искусственной кожей дверь выглядела изысканной, даже нарядной. Отделка надежно скрывала ее железную сущность.