Читать книгу "В тени Нотр-Дама - Йорг Кастнер"

— Почему же сразу и не два гульдена и не двадцать? — осклабился я в ответ, сам не зная, откуда у меня взялась такая наглость. Она дорого обошлась мне, когда паук залепил мне болезненный удар по черепушке — или в данном случае это следует назвать пинком? Он наскочил на меня, как всадник на скакуна, а шайка одобрительно возликовала.

— Вот так, Эскарбо, покажи-ка этому франту, кому принадлежит по ночам власть!

— Загоняй-ка лошадку, храбрый Эскарбо[8]!

— Возьмем себе, что он не желает нам отдать, клянусь Гермесом!

— И Меркурием, если есть какая-то разница!

— Сдирайте одежду с этого выскочки!

— Вырывайте зубы из пасти!

— Кожу — с костей! Кости — из тела!

Когда я представил себя четвертованным, в меня вселились невиданные силы. Я вскочил на ноги и сбросил мерзкого паука, которого звали Жучишка-Эскарбо . Изуродованное создание шлепнулось вниз, сломав при падении руку или ногу (если это можно было так называть), и жалобно запищало. Меня это ничуть не тронуло, я, прежде всего, думал о своих костях, коже и зубах. Но едва я встал на ноги, как свора повисла на мне, как репьи — только тяжелые, словно камни. И снова они повалили меня на землю.

Колющие кости и острые ногти впились в мою плоть. Угрожающие крики звучали у меня в ушах. Слюни из вонючих пастей текли на меня. Еще немного — и пинки, толчки и подзатыльники выбили бы из меня дух. Смерть показалась мне не только еще более желанной, как незадолго до того, но близкой и почти неизбежной.

Мои силы быстро иссякли под напором множества рук и ног, которые пинали и удерживали меня на земле. Это было удивительное множество грязных обрубков, специально изобретенных для демонстрации всевозможного уродства. Порой калека вдруг оказывался вовсе не таковым — и словно по волшебству из ниоткуда появлялась недостающая рука или нога, — чтобы нанести мне удар.

Когда моя боль заглушила все остальное, когда удушающие тиски на моем горле уже грозили лишить меня дыхания, что было бы почти милосердным, давление бесчисленных тел заметно спало. Неужели оборванцы затеяли новую игру, чтобы продлить мои страдания и свое удовольствие?

Но они отступили от меня назад, как от прокаженного, с ужасом и страхом на своих издевательских рожах — как ворох опавшей листвы, который вмиг разметает налетевший порыв ветра.

Это и был черный ветер, ночная тень, врезавшаяся в нищенский сброд — странно неподвижная фигура, которая ничего не делала. Она неподвижно стояла рядом и, вытянув руку в повелительном жесте, указывала в темноту. Но этого оказалось достаточно.

Попрошайки и живодеры побледнели, перекрестились и воззвали к Господу, чьи заветы они только что так безудержно нарушали. Почти с облегчением они последовали немому приказу ночного незнакомца в черном и пустились наутек с таким неудержимым страхом, что спотыкались о свои существующие и несуществующие ноги. Только спустя несколько мгновений, после того как я уже видел себя бездыханным куском мяса, плывущим в Сене, последний из моих мучителей исчез в узких и мрачных переулках.

Теперь лишь человек в черном стоял возле меня, наполовину сливаясь с тенью, закутанный в темный балахон, низко опущенный капюшон которого скрывал лицо в мрачном проеме. Я лежал на земле — бессильный, как побитый пес, который смиренно смотрит на своего хозяина.

Странным образом я не ощущал облегчения, не говоря уже о радости моего удивительного спасения. Банда мошенников была ужасна. Но застывшая фигура казалась ужасом из ужасов, едва ли не еще большей угрозой? Освобожденный от удушающих рук, я вдохнул воздух через нос — дышать всей грудью я не мог. Слишком сомнительным мне показалось то, что эта жуткая ночь в самом сердце Парижа приготовила для меня теперь.

Человек в черном подошел ко мне, и мне показалось, что вдруг подул ледяной ветер с острова Сите. Но яблони на берегу стояли, не шелохнувшись, и рябь не появилась на воде. Облака заволокли небо.

Ужас охватил мной, и я почувствовал, как у меня зашевелились волосы на затылке.

Жутко, почти беззвучно возле моего уха раздался монотонный шепот.

— Подберите свои вещи, ночь будет холодной.

Кому он говорит это?! Смущенный заботой, которую человек в черном проявил к моему здоровью, я последовал его совету. Или — его приказу? Я ползал по берегу реки и бросал робкие взгляды на таинственного незнакомца в надежде рассмотреть его лицо под капюшоном. Но напрасно — либо он так ловко держался в тени, либо у него вовсе не было лица.

Был ли это один из демонов, которые, как всякий знает, рыщут по земле в ночь накануне Дня Трех волхвов? В эту последнюю святочную ночь и на следующий день могут происходить чудеса, вода наделяется целебными свойствами, а животные могут разговаривать на человеческом языке. Но и демоны приходят к человеку, потонувшие колокола звучат из подземных глубин, а дьявол со своим войском выходит на ловлю человеческих душ. Разве не так?

— Такой оборванный и побитый, вы никогда не найдете себе достойное место службы, — заключил демон. Для этого ему не понадобилось много ума: плащ, разорванный попрошайками, придавал мне вид пугала огородного. Мой желудок заурчал в подтверждение его слов, словно загнанная в угол бездомная собака.

— И, без сомнения, вы голодны. Наешьтесь досыта и приведите свою одежду в порядок, тогда вам подвернется хорошая должность.

После этих слов маленький кожаный мешочек упал передо мной с легким звоном на помятую прибрежную траву. Я догадался, каким было его содержимое, но не осмелился тут же прикоснуться к нему.

— Ступайте завтра во Дворец правосудия. Там соберутся высокие мужи, чтобы присутствовать на мистерии в Большой зале. Спросите отца Клода Фролло, архидьякона из Нотр-Дама. Он ищет толкового писца. Подайте себя ловко, и вам обеспечен постоянный заработок, Арман Сове!

Голос говорил так тихо, что даже плеск Сены грозил заглушить его. Мое имя было едва различимо, и черный человек исчез, прежде чем его слова полностью замерли. Это был самый настоящий демон, но явно расположенный ко мне. Если он — не привидение, то откуда черный человек знал мое имя, откуда у него взялся мой кошелек?

Мой — потому что брошенный кошелек, несомненно, был подарком моей возлюбленной Антуанетты к давно прошедшему Рождеству. С благоговением мои пальцы нащупали дорогой бархат, который нежные руки Антуанетты прикрепили к коже кошелька, и на очень краткий миг нежных воспоминаний я снова оказался в объятиях мягких рук возлюбленной.

Мои мысли вернулись в грубую, холодную реальность, когда пальцы нащупали под бархатом и кожей что-то твердое, и поспешно я развязал тесьму, чтобы вытряхнуть содержимое кошелька себе в руки. Облака расступились немного, и свет звезд на небе заставил сверкать бледную медь. Среди солей приятно поблескивало серебро трех турских грошей[9]. Черный демон ночи Трех волхвов оказался действительно благодетелем! Опасаясь возвращения нищих, я быстро спрятал неожиданное денежное благословение в кошелек, запрятал под фуфайкой и рубашкой и постарался побыстрее убраться восвояси из этого нелюдимого места.