Читать книгу "Рагу из любимого дядюшки - Наталья Александрова"

— Да? — неприязненно отозвались на томконце. — А она вас назвала как правнучку.

— Правнучку? — Я совсем запуталась.

— Да вы не волнуйтесь, — по-свойски заговорилаженщина, — бабуля-то плохая совсем, ухаживать за ней не придется, несегодня завтра помрет. Ведь лет-то ей сколько!

— Да я совсем не об этом… — смутилась я.

— Так что ей сказать — приедете вы или нет?

— А она не ошиблась?

— Да что вы мне голову морочите! — рассердиласьженщина. — Голубева Софья Павловна, одна тысяча девятьсот семьдесятдевятого года рождения, отец ваш — Голубев Павел Алексеевич?

— Нуда, — рассердилась, в свою очередь, я, —раз я Павловна, то и отец, значит, Павел…

— А мать — Анна Ильинична?

— Ой… и правда…

— Ну вот видите! — обрадовалась неизвестнаяженщина. — Значит, все сходится, ничего бабушка не путает, да она ещелучше нас с вами соображает, когда в сознании. Записывайте, как доехать!

Я хотела сказать настырной тетке, что никуда не поеду, что уменя никогда не было никаких родственников в Парголове, но тут вдруг в головещелкнуло и вспомнилось, как я третьего дня сидела возле маминой могилы идумала, что важно не упустить тот момент, когда жизнь моя начнет меняться. Вотоно, вот оно, то самое! А если даже не то, от меня не убудет, съезжу, проведаюбабулю, человек при смерти, а я еще раздумываю…

Я собралась очень быстро, потому что и впрямьзабеспокоилась, что старушка, назвавшая меня своей правнучкой, не доживет домоего приезда. Ужасно хотелось узнать, правда ли то, что она сказала. Фамилия унее та же — Голубева, и даже имена у нас одинаковые.

В детстве малораспространенное, устаревшее, как я считала,имя Софья доставило мне немало горьких минут. Начиная с детского сада менядразнили Соней-засоней, Сонькой Золотой Ручкой и Мамашей. Последняя кличкаприлипла уже в школе, когда одноклассники узнали, что тридцатого сентября именинницыне только Вера, Надежда и Любовь, но и мать их София.

Поначалу я очень обижалась, потом привыкла, только спросилау мамы, отчего меня назвали таким чудным именем. Она ответила, что называлотец, и, в честь кого, она не знает. Отец мой, Павел Алексеевич Голубев,работал шофером-дальнобойщиком и погиб в автокатастрофе через восемь месяцевпосле моего рождения. Никаких бабушек-дедушек с его стороны у меня не было,мама никогда про них не рассказывала, говорила, что у отца никого не осталось.Так что, вероятно, бабуля от старости что-то путает, никак не могу я быть ееправнучкой. Но совпадение имен как-то связывало меня с ней.

Я долго ехала на метро, потом на маршрутке до Парголова,затем долго искала больницу, так что, когда подошла к железным воротам, уженачинало темнеть. Однако меня впустили и показали, куда пройти. Дежурная сестравстретила меня приветливо, оказалось, что это она звонила мне. Она кликнуланянечку, та дала мне белый халат и тапочки и проводила в палату.

Палаты в этой больнице были большие, и везде лежали женщины,в основном старухи. Меня провели в угол, за ширму.

— Совсем плоха, — шепнула нянька, — но всознании, тебя ждет.

За ширмой горела тусклая лампочка, и в первый момент мнепоказалось, что на кровати никого нет. Когда же я подошла ближе, то увидела наней очень худую старушку, почти бестелесную. Седые волосы разметались поподушке, желтая пергаментная кожа, изрезанная морщинами, была как у неживой.Глаза у старухи были закрыты, только хриплое дыхание вырывалось изполуоткрытого рта.

Я беспомощно оглянулась на няньку.

— Алексевна, слышь, Алексевна, — шепотом позвалата, — очнись, приехала она.

Медленно-медленно приподнялись веки. Глаза у старухиоказались темными и живыми.

— Ты кто? — прошелестели бледные губы.

— Я Соня, Софья Голубева, — ответила я, — мнесказали, что вы хотите меня видеть.

Старуха скосила глаза на няньку, и та удалилась.

— Сядь сюда, поближе, — зашептала онахрипло, — вижу, вижу, что наша ты, моей крови. Слушай внимательно. Отецтвой, Павел… внуком мне приходился, только я его никогда не видела…

— Его давно нет, — вставила я.

— Знаю, все знаю, — казалось, она проталкиваласлова с большим трудом. — Время дорого мне, сил уже совсем не осталось. Тыслушай, не перебивай. Поверь, вины моей в том нету, что ни сына, ни внука нерастила, такая уж судьба нам, Голубевым, выпала. И ты, знаю, одна осталась,никого у тебя нет.

— Откуда вы… — Но я прикусила язык, потому что старухагрозно сверкнула глазами. Она торопилась сообщить мне все, что знала.

— Ты не бойся, все переживешь, мы живучие, ничто нас неберет. Все, что у меня есть, тебе оставляю, только об одном попрошу — возьми ксебе Багратиона…

В этот момент я твердо поняла, что старуха не в себе. Тоесть и раньше-то я сомневалась в ее здравом рассудке, а когда она заговорилапро Багратиона, то мне сразу же захотелось уйти из этой жуткой палаты навоздух.

— Там, — шептала старуха, — там у докторабумаги все, он не обманет… хороший человек. Все, что долгие года берегла, тебеоставляю, почти сто лет хранилось, никуда не пропали они… а теперь твои будут.Только слово дай, что кота возьмешь к себе, не выгонишь. Последняя живая душа,что мою жизнь скрашивала, не будет мне покоя на том свете, если его наживодерню отправят…

Внезапно старуха выпростала из-под одеяла костлявую руку исхватила меня за рукав. Хватка у нее оказалась неожиданно сильной. Я попыталасьвырваться, но не тут-то было.

— Кота нельзя бросить, — бормотала она, —слово дай, что к себе его возьмешь, он разумный…

— Возьму, — сказала я вполголоса, вспомнив, чтосумасшедшим нельзя противоречить.

— Клянись! — Старухин голос вдруг набралсилу. — Поклянись памятью родителей, Павла и Анны, что возьмешьБагратиона, не дашь ему пропасть!

Тут я возмутилась. Еще не хватало, чтобы какая-то совершеннонезнакомая бабка трепала имена моих умерших родителей! Я попыталась отойти откровати, но она вцепилась в мой рукав мертвой хваткой, откуда только силывзялись в этом угасающем теле. Темные глаза смотрели мне прямо в душу.

— Клянись! — повторила старуха, и губы мои противволи выговорили:

— Клянусь памятью родителей, что сделаю все, что тывелишь…

— Вот и ладно. — Старуха выпустила мою руку изаговорила чуть слышно: — Вот и хорошо. Все тебе оставляю, ты мне единственнаяродня на свете. Дом не продавай, подожди, пока все утрясется. Витьку, соседа,опасайся, подлый он человек, да только жена его еще хуже, хоть и мягко стелет.При них про то, что найдешь, не говори ни слова. Люди завистливые и жадные.Молчи, никому ничего про себя не рассказывай, никому не открывайся. Все у тебяналадится, они помогут, не могут не помочь. У меня счастья не было, так тодругое время было. А сейчас все по-иному, хорошая жизнь у тебя будет…