Читать книгу "В присутствии врага - Элизабет Джордж"

Мисс Уоллес кивнула и молча удалилась, быстро прошагав в своих удобных туфлях на каучуковой подошве по серому ковру к двери. Оставшись впервые за этот день наедине с главным редактором «Осведомителя», Родни оторвался от подоконника, а Лаксфорд как раз взялся за нож для разрезания бумаг и начал вскрывать конверты из стопки справа. Родни никогда не мог понять страсти Лаксфорда к собственноручному распечатыванию личной почты. Учитывая политическую линию газеты — как можно левее от центра, лишь бы тебя не причислили к красным, коммунистам или розовым и не припечатали любым другим отнюдь не лестным прозвищем, — в письме с пометкой «Лично» вполне могла оказаться взрывчатка. И лучше уж рисковать пальцами, руками или глазами мисс Уоллес, чем превращать себя в потенциальную мишень для какого-нибудь психа. Лаксфорд, разумеется, смотрел на это по-другому. Не то чтобы он оберегал мисс Уоллес. Скорее он заметил бы, что работа главного редактора — оценивать читательский отклик на свою газету. «Осведомитель», заявил бы он, не одержит желанной победы в войне газет за самые большие тиражи, если главный редактор будет руководить своими подчиненными из тыла. Ни один стоящий издатель не станет терять связи с читателями.

Родни наблюдал, как Лаксфорд просматривает первое письмо. Главный редактор фыркнул, скомкал его и бросил в корзину для бумаг. Открыл второе и быстро его пробежал. Хмыкнул и отправил вдогонку за первым. Прочел третье, четвертое и пятое и вскрывал шестое, когда со знакомой Родни нарочитой рассеянностью спросил:

— Да, Род? Что у тебя на уме?

То, что было у Родни на уме, проистекало из самой должности, которую занимал Лаксфорд: Вседержитель, лорд—хранитель печати, запевала, вожак, а иными словами — почтенный главный редактор «Осведомителя». Всего полгода назад его из-за Лаксфорда лишили назначения, которого он чертовски заслуживал, и председатель — свиная харя — сказал своим хорошо поставленным голосом, что ему «недостает необходимых инстинктов», чтобы произвести в «Осведомителе» те преобразования, которые позволят изменить таблоид к лучшему.

— Какого рода инстинктов? — вежливо поинтересовался он у председателя, когда тот выложил ему новость.

— Инстинкта убийцы, — ответил председатель. — У Лаксфорда его хоть отбавляй. Посмотрите, что он сделал для «Глобуса».

А для «Глобуса» он сделал вот что: взял невзрачную газетку, заполнявшуюся сплетнями о кинозвездах и елейными историями о членах королевской семьи, и превратил ее в газету с самыми высокими в стране тиражами. Но не путем повышения уровня публикаций. Для этого Лаксфорд был слишком «от мира сего». Нет, он достиг этого, апеллируя к низменным инстинктам читателей данного таблоида. Он предложил им ежедневный коктейль из скандалов, сексуальных эскапад политиков, ханжества англиканской Церкви и мнимого и в высшей степени случайного благородства простого человека. Это стало настоящим кайфом для читателей Лаксфорда, которые каждое утро миллионами выкладывали по тридцать пять пенсов, словно главный редактор «Осведомителя» в одиночку — а не с помощью своего персонала и Родни, у которого было ровно столько же мозгов и на пять лет больше опыта, чем у Лаксфорда, — хранил ключи от их удовольствий. И пока крысеныш упивался своей нарастающей славой, остальные лондонские таблоиды с трудом за ним поспевали.

Родни работал в «Осведомителе» с шестнадцати лет, проделав путь от мастера на все руки до своего теперешнего поста заместителя главного редактора — по сути, второго руководителя — единственно благодаря силе воли, твердости характера и силе таланта. Он заслужил главный пост, и все это понимали. Включая Лаксфорда, и именно поэтому тот смотрел сейчас на Родни, читая его мысли с присущей ему лисьей хитростью и дожидаясь ответа. Родни сказали, что у него нет инстинкта убийцы. Да. Верно. Что ж, очень скоро все узнают правду.

— Что у тебя на уме, Род? — повторил Лаксфорд и снова устремил взгляд на свою корреспонденцию.

Твое место, подумал Родни. Но вслух сказал:

— История со съемным мальчиком. Мне кажется, пора отступиться.

— Почему?

— Она устаревает. Мы ведем этот материал с пятницы. Вчера и сегодня мы всего лишь преподнесли под новым соусом воскресные и понедельничные сообщения. Я знаю, что Митч Корсико вынюхал что-то новенькое, но пока он до этого не добрался, нужно, мне кажется, сделать паузу.

Лаксфорд отложил в сторону шестое письмо и потянул себя за удлиненные — фирменные — бачки с хорошо знакомым Родни глубокомысленным видом, призванным изображать раздумья главного редактора над мнением своего подчиненного. Он взял седьмое письмо, сунул нож под клапан конверта и ответил:

— Правительство само загнало себя в тупик. Премьер-министр представил нам свое «Возрождение исконных британских ценностей» как часть манифеста своей партии, разве не так? Всего два года назад, верно? Мы просто исследуем, что на самом деле означают для тори «исконные британские ценности». Мама и папа—зеленщики вместе с дядей-сапожником и дедушкой-пенсионером надеялись, что это означает возврат к моральным устоям и исполнению после фильмов в кинотеатрах гимна «Боже храни королеву». Похоже, наши парламентарии-тори думают по-другому.

— Согласен, — сказал Родни, — но неужели мы пытаемся свалить правительство, бесконечно предавая огласке то, что некий слабоумный член парламента проделывает со своим членом в свободное от работы время? Черт, у нас масса другого материала, который мы можем использовать против тори Так почему бы нам…

— Не позаботиться о нравственности населения? — Лаксфорд сардонически поднял бровь и, вернувшись к письму, вскрыл конверт и вынул сложенный листок бумаги. — Я от тебя такого не ожидал, Род.

Родни почувствовал, как наливается жаром лицо.

— Я только говорю, что, если мы хотим нацелить тяжелую артиллерию на правительство, нам, возможно, придется подумать о перенаправлении огня на нечто более существенное, чем сексуальные забавы членов парламента в их свободное время. Газеты занимаются этим многие годы, и куда это нас привело? Болваны по-прежнему у власти.

— Осмелюсь заметить, что наши читатели считают, что их интересы удовлетворяются. Каков, ты говорил, наш последний тираж?

Это было в духе Лаксфорда. Он никогда не задавал подобных вопросов, не зная ответа. И словно для того, чтобы придать вес своим словам, вернулся к письму.

— Я не говорю, что мы должны закрывать глаза на всякие амурные делишки. Я знаю, что это наш хлеб с маслом. Но если мы будем представлять дело так, будто правительство…

Родни осознал, что Лаксфорд его не слушает, а хмурится над письмом. Он потянул себя за бачки, но сей раз и само действие, и размышления, сопровождавшие данное действие, были настоящими. Родни был в этом уверен. С оживающей надеждой, постаравшись, чтобы она не прорвалась в его голосе, он спросил:

— Что-то случилось, Ден?

— Чушь, — отозвался Лаксфорд. И бросил письмо в корзину, к другим. Взял следующее и вскрыл его. — Немыслимая чушь, — сказал он. — Слова бесчисленной безмозглой черни. — Он прочитал следующее письмо и потом обратился к Родни: — В этом различие между нами. Ты, как видно, считаешь, что наших читателей можно перевоспитать, Род. Я же вижу их такими, какие они есть на самом деле. В большинстве своем грязные и совсем темные. Их нужно кормить мнениями, как тепленькой кашкой. — Лаксфорд отодвинул кресло от стола заседаний. — Есть еще что-нибудь на сегодня? Потому что мне нужно сделать дюжину звонков и ехать к семье.