Читать книгу "Число власти - Андрей Воронин"

— Чудак, — засмеялась Валька, — это же моя работа! Хочешь меня потрогать? Я не против, если деньги у тебя и вправду настоящие. И перестань выкать, это же просто смешно! Ты что, действительно в первый раз снимаешь проститутку?

— Не вижу, что здесь смешного. — Клиент включил передачу и вырулил на шоссе, вклинившись в сплошной поток движения с врожденной ловкостью коренного москвича. — По-моему, обращаться к незнакомому человеку на “вы” — это нормально. Так принято повсюду, разве нет?

— Господи, — сказала Валька, удивленно глядя на его освещенный летящими отблесками уличных фонарей профиль, — да откуда ты свалился? Мало ли что принято! Мало ли что нормально! Жизнь у нас ненормальная, а ты — “принято”... Ты меня видишь впервые в жизни, а через полчаса мы с тобой уже будем трахаться, как кролики, — это нормально? И обращаться при этом друг к другу на “вы” — это же... это... Это извращение какое-то! Хотя... В этом что-то есть. Надо попробовать!

— Вы же сами сказали, что извращения не по вашей части, — заметил клиент, и Валька заметила, как уголок его тонкогубого рта слегка приподнялся, обозначив ироничную улыбку.

Вообще-то, клиент был даже симпатичный — молодой, не старше тридцати, подтянутый, интеллигентный. На переносице у него строго поблескивали очки в тонкой стальной оправе, надо лбом топорщились жесткие темные волосы — видно было, что парень уделяет своей прическе не так много внимания, как некоторые, и любит ерошить волосы пятерней.

— Извращения бывают разные, — авторитетно заявила Валька, доставая из сумочки новую сигарету и попутно проверяя, на месте ли баллончик со слезоточивым газом. — Бывают небольшие, просто для разнообразия, а бывают такие, про которые и говорить тошно. Ты, случайно, не извращенец?

Водитель взял с приборной панели зажигалку, чиркнул колесиком и дал Балалайке огня, бросив на нее быстрый косой взгляд сквозь очки.

— Нет, — сказал он и закурил сам, — я не извращенец. Просто в последнее время мне пришлось много работать. Сегодня у меня праздник, а отметить его не с кем. Знаете, как это бывает? Вроде и знакомые есть, и друзья, и родственники, а поделиться радостью не с кем — одни не поймут, другим все равно, а третьи... В общем, третьим ничего говорить нельзя. А поговорить с кем-то хочется, и вообще хочется, чтобы рядом был кто-то живой... Это ничего, что я с вами так откровенничаю? Вам, наверное, все эти разговоры надоели до чертиков?

Валька неопределенно пожала плечом.

— Ничего страшного, — вежливо сказала она. — Вообще-то, клиентам такое говорить не полагается, но я тебе скажу: это тоже часть моей работы. Для этого дела... ну, ты понимаешь... для физиологии, в общем... так вот, для этого дела вполне сойдет и дырка в заборе. Только с дыркой в заборе не поговоришь, а наша сестра — самое то, что надо. И мягкая, и теплая, и выслушает, и спорить не станет, а как только оденется и выйдет за порог, сразу про все забудет. Забудет, забудет, не волнуйся. Мне можно что угодно рассказывать — все равно не запомню, даже если бы очень захотела. Привычка такая или, если хочешь, рефлекс — сразу выбрасывать из головы все, про что клиент в постели наболтал. Если все это запоминать, жить не захочется.

— А у вас довольно грамотная речь, — с легким удивлением в голосе заметил клиент.

Балалайка криво усмехнулась.

— Филфак МГУ — это тебе не хухры-мухры, — сообщила она с горечью, которая удивила ее саму.

— Ого, — сказал клиент. — А я ведь тоже МГУ кончал. Только не филфак, а мехмат. Надо же, все у нас как положено: физики и лирики в одной коробке! Только я... э-э... В общем, я почему-то думал, что профессионалки с высшим образованием работают в основном по иностранцам. Тем более с вашей внешностью...

— А я, между прочим, в “Интуристе” начинала, — сказала Балалайка. — Нас тогда интердевочками обзывали, а иногда — зондеркомандой, зондершами... А потом ушла, потому что противно стало. Нет, работа как работа, в этом плане что наши, что фирмачи — все одинаковые. Но вот контора...

— Какая контора? — не понял клиент. Или сделал вид, что не понял.

— Контора глубокого бурения, какая же еще!

— Контора глубокого... А, понял! КГБ, да?

— Ну, я не такая старая, вывеску они к тому времени уже сменили, но по сути... В общем, начались намеки, что не худо бы кое-какие разговорчики записать да кое с кем перед скрытой камерой попозировать... Ну, ты же не мальчик, сам все понимаешь. А, к чертям! Сама не знаю, что это меня вдруг на воспоминания потянуло.

Она поерзала на сиденье, обернулась и только теперь увидела на заднем сиденье картонную коробку, из которой ровными рядами торчали обернутые фольгой бутылочные горлышки. Судя по надписи на коробке, шампанское было хорошее — Валька такого не пробовала.

— Ого, — сказала она, — с шампанским у нас действительно никаких проблем. Слушай, а что мы празднуем?

— Вступление в должность, — сказал клиент, и Балалайка опять увидела на его губах ироничную полуулыбку. — Мне дали повышение.

— Поздравляю, — сказала она безразличным тоном. Интерес, возникший было у нее к этому разговору, быстро угас. Кем же это надо быть, чтобы, получив повышение, не знать, с кем отметить это событие? Сволочью последней надо быть, вот что. Впрочем, пятьсот долларов уже лежали у нее в сумочке, и их надлежало честно отработать. Если клиент за свои деньги хотел надраться до поросячьего визга и поплакаться в жилетку — то есть не в жилетку, конечно, а в бюстгальтер — наемной девке или, наоборот, похвастаться перед нею своими достижениями — что ж, так тому и быть.

— Ну, — подавив вздох, продолжала она, — и какая же у тебя теперь должность? Или это секрет?

— Нет, — глядя на дорогу, откликнулся клиент, — не секрет. С сегодняшнего дня, часов примерно с двенадцати, я работаю временно исполняющим обязанности Господа Бога.

* * *

Федор Филиппович осторожно, по-стариковски сполз с полка, прошел, шлепая ступнями по теплому мокрому полу, через моечное отделение и со вздохом облегчения опустился на широкую деревянную скамью в предбаннике. Здесь было восхитительно прохладно, пахло березовыми вениками и квасом, гладкая, подернутая прозрачным лаком липовая доска приятно холодила ягодицы сквозь жесткую крахмальную простыню. Генерал промокнул краем простыни красное распаренное лицо и откинулся на спинку скамьи, настороженно прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь припомнить, сколько же лет он не парился в русской бане. Получалось, что не парился он уже лет пять — с тех самых пор, как у него впервые всерьез зашалило сердце. Впрочем, сейчас никаких особенных ощущений он не испытывал, сердце вело себя пристойно, а во всем теле ощущалась приятная, полузабытая легкость, как всегда бывает после хорошей бани.

“Давай-давай, — язвительно зазвучал у него в голове голос жены, — наслаждайся свободой. Сейчас самое время расслабиться, тяпнуть водочки и задымить сигареткой, как ты частенько делал раньше и как продолжают делать твои коллеги, они же собутыльники. Им-то что, они все здоровые, как племенные быки, а твое сердце, Федор, такой нагрузки может не выдержать. Ишь чего придумал — с молодежью тягаться!”