Читать книгу "Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец"

* * *

Матвей вчера сказал: «Женщина всегда права. Поэтому спорящих женщин лучше столкнуть между собой, чтобы правы оказались обе». Это после того, как мы весь вечер слушали, как Гелата ссорится с Ильгой.

И еще на ту же тему: «Женщины могли бы править миром, если хотя бы две из них сумели о чем-то договориться между собой!» (с) Матвей.

* * *

На нашей улице живет тетя Зина. У нее кошка и две собаки. А еще она кормит всех кошек и собак во дворе. Так вот: она их терпеть не может. Называет прохиндеями, желает им сдохнуть и дерется с ними пустой кастрюлей, когда те ставят грязные лапы ей на одежду. Мне кажется, это и есть образ настоящей любви: дойти по полного разочарования в чем-либо, но все равно продолжать любить и жалеть.

* * *

Думаешь о человеке как о подлеце и грубияне. Рано или поздно это невольно прорывается в отношении к нему. Он видит, что разубедить тебя не может, и назло становится грубияном и подлецом. На тебе!

* * *

У Матвея был друг, который расстался с девушкой после того, как она полтора часа выбирала в зоомагазине подругу для своего попугая и в конце концов оставила его в одиночестве, потому что «никто не был его достоин». Друг представил, как она будет выбирать невестку для их сына.

* * *

Любопытный момент. Если мне сразу нравится какая-то книга, потом резко оказывается, что это дрянь. И с людьми то же самое. Стараюсь выжидать со внутренней оценкой, но не получается.

* * *

У меня есть близкая к гениальности мысль: внимание является энергетической величиной, солнцем, за которым люди охотятся, как растения за светом. Вот только чем больше попрошайничаешь, тем меньше получаешь. Даже истерики не помогают. Нужно любить самому. Но, блин, легко сказать!!!

Единица изменения внимания – внимомы. Чтобы прокачать младенца и сделать его, допустим, хорошим, добрым, умным человеком, надо 10.000 внимом. Чтобы еще кем-то – 5.000.

Слишком много внимом тоже плохо. Лишние внимомы могут испепелить. Ну как? Нобелевскими премиями просьба не швыряться! Складывайте их в чемоданчик у входа!

* * *

Отношения большинства познакомившихся людей вписываются в схему:

– Полюби меня первый!

– Нет, ты!

– Я потом.

– А если ты меня обманешь?

– Да пошел ты!

– Да пошла ты!

* * *

Мне всегда казалось: хочешь любить человека – не узнавай его близко. Но ведь это же обман? Путь к любви идет через полное и окончательное разочарование. Разрушила человека до основания (для себя), а потом вдруг открылась в нем какая-то дверца. Вспышка – и ты полюбила. Я этого не знаю, разумеется, а так… гадаю.

* * *

Механизм печали и уныния в том, что человек – вялый, напуганный, обленившийся, забитый неудачами – останавливается и перестает ползти и бороться. Тайное его желание – чтобы утешили, развеселили и трудности разгребли. Ну, у меня так примерно и бывает.

* * *

Часто вспоминаю день, когда Гелата бросилась перед коляской на колени, и слова, которые она тогда произнесла, что другой такой пары нет на свете и что вся ненависть мрака нацелена на нас. У Матвея в груди Камень Пути. Я – девушка с даром любви. И все это было в нас совсем недавно! Но осталось ли что-то теперь?

Не принадлежим ли мы Мамзелькиной со всеми потрохами, приняв от нее «подарки», с которыми не можем расстаться?

Вдруг мы уже никто? Просто молодые обыватели с микроавтобусом, которые живут в Сокольниках, питаются и одеваются на Бабанин счет (+ бензин тоже) и воображают себя служителями света. Мне кажется, что и Матвей часто думает об этом.

Вдруг нас уже опрокинули? Нельзя же принять подачку от мрака и притворяться, что ты ничего не брал и ничего никому не должен.

– Ау! Ты меня слышишь?

Ирка вскинула голову и пугливо захлопнула крышку ноута.

– А? Что ты хочешь?

Матвей уже вышел из машины и весело смотрел на нее, встав коленом на водительское сиденье.

– Да, в общем, ничего. Мы приехали!

Автобус они бросили перед забором Сокольников, на месте, которое Матвей уже настолько считал своим, что даже ставил буквой Т два ящика, чтобы никто посторонний его не занимал. Пока Багров закрывал машину и проверял, чтобы на сиденьях не осталось ничего такого, что подвигло бы воришек разбить стекло, Ирка перебросила через забор рунку, просунула ноутбук между прутьями ограды, а потом и сама перелезла.

Это был тот самый пятачок, где она сидела когда-то в коляске, дожидаясь приезда Матвея. Тогда забор был ее клеткой, ее вечным препятствием. Она смотрела на дорогу и думала: «Матвей! Матвей! Матвей!» Сейчас же Ирка взглянула на площадку между двумя деревьями довольно равнодушно. Желание ковыряться в памяти в данный момент отсутствовало.

Вскоре ноутбук и рунка были на аллее, ведущей к будке техслужбы. Курица, которую нес перед животом Матвей, грустно ныряла в бульоне. Внезапно Багров повернулся и прошептал: «Тшш! Там кто-то есть!»

Они осторожно выглянули из кустов. У будки на туристическом коврике лежала на животе валькирия-одиночка Даша и листала потрепанную книгу.

– Экономика, – наугад предположил Матвей.

– Не, что-то про любовь! Смотри, какая она счастливая! Экономику так не читают.

– Ну, это кто как. Помнишь, как она книгу про коневодство наизусть учила? Одиночки все такие! – заявил Багров.

Ирка оглянулась на него.

– Э-э… ну, в смысле, тяготеющие. К знаниям, – поспешно договорил Матвей.

Они прокрались к Даше, остановившись шагах в пяти. Слышно было, как валькирия бормочет:

«В фехтовании нет верных средств поражения противника. Каждое действие имеет свое возможное опровержение. Возникают теоретически бесконечные ряды боевых действий.

В свою очередь, основным начальным действием боя является простая атака. Однако она имеет возможное опровержение посредством защиты с последующим ответным уколом. Защита, в свою очередь, обыгрывается финтом, а атака с финтом – контратакой. Контратака находит опровержение в страхующих от нее действиях на оружие, в атаках последующих намерений, вызывающих ее, а также в простых атаках. Четкая обозримость причинных закономерностей боя избавляет бойца от необходимости в напряженной обстановке боя заново уточнять положения, временно выпавшие из его сознания, и служит формированию тактического мышления фехтовальщика».

Дочитав абзац до конца, Даша заложила страницу пальцем, перевернулась на спину и начала повторять по памяти.

– Мама дорогая! Я же говорил, что наизусть! Она вынесет мне мозг! – простонал Багров.