Читать книгу "Анна Каренина, самка - Александр Никонов"

У Анны, как и у других высокоорганизованных млекопитающих любовь вовсе не сводилась только к копуляции. Она была представлена в эмоциональной сфере, то есть в той сфере, на которую биохимия организма проецировалась чудесными красками ощущений, самым широчайшим спектром чувств – нежности, ласки, шаловливого восторга… Бурлящие в крови гормоны, словно проекторы, высвечивали в идеальном мире образов удивительные картины, которые Анна принимала за чистую монету, полагая, что ощущаемое ею и есть сама реальность.

Если бы кто-то сказал ей, что другие животные могут испытывать те чувства, которые Анна почитала «высокими», она никогда в подобное не поверила бы, ибо была убеждена, что способность переживать эмоции вложил в особей ее вида Огромный Колдун, сотворивший по своей прихоти не только всю Вселенную, но и самое Анну, да вдобавок поделившийся с самочкой небольшой частью своей эмоциональной сферы. Анна парадоксальным образом полагала, что ее эмоциональная сфера – это живой кусочек Огромного Колдуна, и после прекращения ее жизнедеятельности этот кусочек каким-то образом сохранится и улетит обратно к Огромному Колдуну. А все прочие виды живых существ подобного кусочка были лишены…

И уж совсем Анна была бы поражена, узнай она, что эмоциональная привязанность одного зверя к другому бывает столь сильной, что от тоски животное, потерявшее близкое существо, может даже умереть. Она полагала, что подобной мощности биохимические бури, ломающие самое физиологию, могут случаться только и исключительно с особями ее вида. Причем полагала это, несмотря на давнюю историю, которая случилась с ней в до-пубертатном возрасте. Тогда отец Анны свел ее на птичий рынок с целью приобрести новый раздражитель эмоциональной сферы – небольшое летающее существо, но вовсе не для того, чтобы оно летало, а как раз наоборот: чтобы не летало, а сидело за решеткой. Эта нелогичность была тогда весьма распространена… Так вот, продавец птичек рассказал маленькой Анне, чтобы она была аккуратна с товаром, поскольку он может умереть от стресса. Смерть от стресса – чистой воды эмоциональная катастрофа, но в голове Анны все это отчего-то не сопоставлялось, не давало общей картины, рассыпалось, ей проще было верить в Огромного Колдуна, нежели сопоставлять факты и делать выводы самостоятельно.

Вронский тоже верил в Огромного Колдуна, но его вера жила где-то на задворках сознания, потому что он был самцом, а самцы его вида были гораздо менее эмоциональными и сопереживающими, нежели самки, они хуже чувствовали настроения соплеменников, детенышей и животных, в то время как самкам считывание чужих эмоциональных состояний давалось на удивление легко.

Вот и сейчас, вдругорядь скользнув взглядом по шелудивому псу, который тусовался у подворотни, Анна сразу поняла его настроение: по неизвестным причинам мозг пса ощущал радость бытия. Возможно, из-за того, что ему совсем недавно удалось слегка попитаться мышечными тканями существ, завершивших свой жизненный цикл. Однако, когда пес увидел Вронского, его настроение мгновенно изменилось, словно лучи звезды перекрыли клубы водяных паров. Анна увидела, что пес впал в состояние тревожности, его хвост, который раньше победно торчал вверх, словно столб горячих газов, теперь был поджат между задними конечностями. Это было непроизвольной реакцией всех псовых – поджатый хвост не позволял анальным железам выделять химические сигналы, которые, предательски распространяясь вокруг, могли привлечь к псу внимание врагов.

Вронский, однако, не был врагом этих четвероногих. Он вообще не был ничьим врагом, поскольку не покушался на чужие ресурсы и не вторгался в чужие ареалы. Но симбиотические четвероногие хищники семейства псовых его не любили. Пёс его знает почему!..

У кривоного самца Вронского мелькнула мысль, что неплохо было бы дать собаке сосиску, одну из тех, что он ел нынче за обедом у графа В., поскольку сосиски были на диво хороши, и неплохо было бы узнать у графа или у его повара рецепт их приготовления, так как не все в столице могут готовить подобного рода блюда, и повар графа В. наверняка итальяшка или французик, не иначе, поскольку у французиков кулинария просто в крови… но тут Вронский обратил свой взор на Анну, поняв, что слегка отвлекся от беседы и теперь его очередь что-то сказать.

– Да-да, – Вронский согласно покивал. – Это было прекрасно, совершенно согласен с вами, просто великолепно!

– Что великолепно?!. То, что человека раздавил поезд? Или что его жена стала вдовой, а дети, возможно, умрут от голода?

Вронский смекнул, что он, видимо, упустил какой-то важный шмат разговора, и попытался оперативно выправить положение:

– Нет-нет, что вы, Анна, ни в коем случае! Я вовсе не то хотел иметь! – воскликнул он, непроизвольно взглянув на Аннины молочные железы. То есть я имел в виду, что хотел сказать… в смысле, это, конечно, ужасно – хотеть того, что я сказал… Простите, я оговорился. Мне не нравится, когда умирают дети.

Анна, наконец, услышала от него то, что хотела услышать – небольшой осмысленный кусочек про детей и вздохнула: ей тоже не нравилось смотреть, как умирают дети, и она подумала, что Вронский очень хороший человек и это здорово… да-да!.. это просто здорово, что он так любит детей!

Анна слегка, буквально на пару миллиметров придвинулась к Вронскому, и он, не столько увидев, сколько почувствовав ее приближение, возликовал. Его подсознание, уловившее это небольшое движение самкиного тела, дало наверх обычную команду: «радость, удовольствие». Вронский и сам слегка, совсем чуть-чуть, незаметно для самого себя придвинулся навстречу самке. Возможно, только для того, чтобы обойти лужу.

Трудно сказать, когда впервые в лобных долях Вронского отчетливо оформилась мысль совершить с чужой самкой акт неоднократной копуляции. Не исключено, что это произошло как раз между шелудивым псом и грязной лужей. Но разве так уж важно, где и в какой момент случилось то, что случилось?..

Нам важен результат.

§ 2 «…Анна не метала икру и не откладывала яйца…»

Когда после прогулки Анна вернулась в свое жилище, первое, что неприятно поразило самку – контраст между ее постоянным брачным партнером Карениным и Вронским. До тесной прогулки с Вронским Анна уже как-то притерпелась к виду своего старого самца, привыкла к нему, но теперь она явственно видела, насколько тот проигрывал молодому – кожа Каренина была дряблой, испещренной пигментными пятнами, белесый цвет волос тоже не говорил о молодости и здоровье, да и вообще – Анна поморщила орган обоняния, – от него даже пахло старостью. Ее эпителий уловил характерный запах свободных радикалов, разлагающих изнутри тело Каренина, организму которого явно не хватало антиоксидантов. И какой же выгодный контраст по сравнению с этим занюханным самцом представлял собой крепкий Вронский, мужское амбре которого до сих пор тревожило память Анны, вызывая непроизвольный прилив крови к органам малого таза!

Но вместе с тем чувство отторжения противного старика мешалось в душе Анны с успокаивающей силой привычки к нему, и этот прежде никогда не ощущаемый ею коктейль гормонов и нейропептидов сумбур ил ее мысли, удивляя самку красками новых эмоций.