Читать книгу "Наши расставания - Давид Фонкинос"

— А они что?

— По глазам отца я поняла, что он не видит в этом ничего забавного. Поэтому я решила сказать, что ты просто приятель. Хороший приятель.

— Хороший приятель?

— Фриц! Должен же ты понять, в самом деле!

— Я уже понял! Чтобы удостоиться встречи с твоими родичами, надо быть студентом ЭНА![4]

— Ну что ты! Нет, конечно. Но только… Лучше немного подождать. Пока ты не найдешь настоящую работу.

Меня возмутило, до какой степени, оказывается, она меня стыдится. Разумеется, моему негодованию не хватало искренности: в сущности, ее поведение было вполне логичным. И все же она могла бы дать мне шанс. Да, я слишком разбрасываюсь, но все же я не какой-то там раздолбай! В разговоре с отцом Алиса должна была напирать на мою серьезность, но она предпочла ограничиться краткой справкой о моей учебе. Значит, чтобы познакомиться с ними, мне надо устроиться на работу. К счастью, вскоре мне подвернулось место, идеально соответствовавшее обширности моих познаний. Я буду получать зарплату и бесплатные талоны на обед. И вступлю наконец в мир взрослых.

4

Видно, мало я в юности занимался спортом — во всяком случае, постоянные сбои сердечного ритма доставляли мне массу огорчений. Это ведь очень утомительно — постоянно шарахаться от счастья к горю. Жизнь с Алисой являла собой бесконечное чередование периодов эйфории, когда я был готов увезти ее на выходные на Луну, и вспышек злобы космических масштабов, когда мне хотелось, чтобы она провалилась в преисподнюю. Полагаю, по отношению ко мне она чувствовала примерно то же самое. Обычно такая мягкая и воркующая, она вдруг могла закричать, раня пронзительными звуками мои влюбленные уши. Мы постоянно меняли тональности. И я был недалек от мысли, что от любви люди прежде всего глохнут.

Как-то вечером я спросил у нее, чем она недовольна. Она и правда сидела с таким видом, как будто забыла зонтик. Между прочим, она терпеть не могла, когда я начинал допытываться, что с ней не так.

— Прекрати на меня пялиться! Прекрати все раскладывать по полочкам! Нет, это невыносимо!

Но прекратить было выше моих сил.

— Да что такое с тобой происходит?

Вот как раз этого говорить не следовало. Никогда не надо требовать от женщины рационального объяснения ее поведения. Она вскочила и выбежала за дверь — ушла подышать воздухом. Я часто думаю об этом выражении: «пойти подышать воздухом». Оно означает, что за воздухом тебе приходится идти куда-то в другое место. Что там, где ты сейчас, ты задыхаешься.

Мы сами себе отравляли счастливые минуты. Целыми днями дулись друг на друга, как дети малые. Мечтали разлюбить друг друга. Но оставались вместе, физически не имея сил вырваться из замкнутого круга нашей любви.

— Как получилось, что мы пали так низко? — спросил я у нее однажды, устав ее любить.

— Это все наш ангел-хранитель. Он в тот вечер слегка перебрал. Как знать, может, твоя суженая стояла рядом со мной? Кстати, ты ее помнишь?

— Да, вроде она и правда была ничего…

— Прямо создана для тебя. Тихая и тусклая. Она бы всегда и во всем с тобой соглашалась. Я уверена, что это была она. Ангел промахнулся на пару миллиметров. От этого и все наши ссоры. Оттого, что стрела глупейшим образом промазала.

В следующий раз, когда мне случится влюбиться, подумал я, надо на всякий случай взять телефончик и у соседней девушки тоже (а вдруг я обречен всю жизнь знакомиться с женщинами, которые стоят рядом с женщиной моей мечты). Мы еще раз вспомнили вечер нашей встречи. Ностальгия — надежный якорь. Алиса склонила ко мне головку, как часы, остановившиеся, чтобы я мог губами прикоснуться к вечности. Кто знает, может, мы и собачились только ради того, чтобы с детской непосредственностью сладостно мириться? Такие вылазки за пределы нежности добавляют в кровь обыденности немножко адреналина.

— Да здравствует наша старость! — шепнул я. — Которую мы проведем в Швейцарии!

— Да, любимый.

— Ходить почти никуда не будем. И ссориться станет не из-за чего. А на ночь будем класть свои зубные протезы в один стакан. И наши зубы будут счастливы вместе.

Я представил себе, какую жизнь проживут наши зубы. Как-то раз мы их сравнили (каждый по-своему с ума сходит), и оказалось, что между ними очень много общего. Например, одинаковая щербинка на третьем верхнем клыке слева. Существует ли мистическая зубная связь? Может быть, в любви нашим выбором руководят зубы? А в зубные врачи люди идут в отчаянных поисках родственной души?

Есть в моем характере одна черта, о которой я еще не упоминал. Я не выношу конфликтов. Скруглять углы — таков слоган моего невроза. По всей видимости, единственное, что я реально унаследовал от родителей, это врожденный пацифизм. Иногда нам не удавалось помириться, и тогда ссора вступала в острую стадию. Однажды вечером Алиса ушла, хлопнув дверью, — из-за чего, я уже не помню, — а я, вместо того, чтобы дать ей время успокоиться, помчался вслед за ней. Я бежал в темноте, пока ее не догнал. Она стала отбиваться — это был наш любовный танец. Глядя на нее, взмыленную, я затосковал по ее нежности как по давно утраченному детскому счастью. Смысл ее слов до меня не доходил. Она размахивала руками и была так глубоко несчастна, что я почувствовал себя худшим из людей. Я пытался сказать ей, что люблю ее, что полюбил ее с первой же секунды, но она меня не слышала. Потом она меня ударила, а я ударил ее. Мы на миг замерли, даже не заметив, что стоим перед террасой еще открытого кафе. С десяток посетителей с интересом наблюдали за разыгравшейся у них на глазах сценкой. Мы устроили им нечто вроде выездной сессии Авиньонского фестиваля.

Я в итоге признал, что нам надо разойтись в разные стороны и успокоиться. Мне было очень плохо. Это была настоящая ссора, одна из самых бурных за всю нашу историю. Наутро я проснулся в паническом ужасе. Алиса не пришла ночевать. И я знал, что она ни за что не сделает первый шаг — просто из гордости. Наверное, сейчас она как ни в чем не бывало сидит на лекциях. Если мне наши стычки выматывали всю душу, то она иногда про них даже не помнила. «Я что, правда такое говорила?» — спрашивала она, а я не мог понять, то ли она бессовестно надо мной насмехается, то ли у нее развивается пугающая склонность к амнезии. Думаю, впрочем, что такие раны заживали у нее быстро. Я же мог служить типичным образцом неврастеника, до бесконечности прокручивающего в голове одни и те же ситуации. Что мне делать, как поступить? Я боялся, что без нее заболею. Идиотизм, конечно. Но я и правда верил, что она защищает меня от инфекций и эпидемий.

Я отправился встречать ее к университету. Алиса изучала немецкий. Собиралась стать учительницей. На меня этот язык оказывал магическое, чтобы не сказать эротическое воздействие. Гитлер убил его, превратив в собачий лай. Часто, когда мы занимались любовью, я просил ее сказать мне что-нибудь шепотом по-немецки. Ничто на свете так не возбуждало меня. Поджидая ее, я размышлял о наших планах съездить в Берлин (куда мы так никогда и не съездим) и мечтал, как буду прогуливаться по Савиньиплац, держа ее за руку. Алиса тоже очень любила этот язык — настолько, что даже хотела его преподавать. В какой-то момент меня осенило: тот факт, что меня зовут Фриц, сыграл в мою пользу. Какое счастье, что это имя, много лет заставлявшее меня терпеть насмешки, наконец-то сослужило мне добрую службу.