Читать книгу "Заметки из винного погреба - Джордж Сентсбери"

обстоятельства окажутся благоприятными, хотел бы закончить ее. К моему удивлению, намек был подхвачен не только в частных разговорах, но и в публичном общении, и (да будет мне позволено употребить слово в духе тех, которыми я ранее часто возмущал слух пуристов) я получил даже несколько «издателевых» запросов. Мне было лестно, но я не смог в полной мере осуществить задуманное. Следовало просмотреть множество изданий; по тогдашним обстоятельствам я не имел доступа к ним, и мое первоначальное прощание было не уловкой, а плодом искреннего убеждения: «Я становлюсь слишком стар для такой работы». Чтобы удовлетворить собственные представления о тщательности, я должен был проделать громадное по объему исследование, ведь я никогда не делюсь мнениями о вещах, книгах и людях, полученными из вторых рук. Кроме того, мне предстояло в таком случае выпить больше хорошего вина, чем было бы благотворно для моего кармана или даже для моего здоровья, и больше плохого, чем я мог бы употребить без отвращения в свои преклонные годы. Поэтому я сопротивлялся не столько дьяволу (который, по известным причинам, питает ненависть к вину), сколько слишком прелестным ангелам, не желая вдаваться в подробное изъяснение предмета.

Мне, однако, показалось, что я не проявлю непоследовательности по отношению к вышесказанному, если буду доверять бумаге кое-какие заметки и воспоминания по этому поводу, способные показаться забавными некоторым читателям и полезными – остальным, если дело пойдет на лад, и, независимо от того, как оно пойдет, подбавить немного литературы к одной из трех главных радостей в жизни. Лишь тот, кто слишком мнит о себе, может полагать, будто он способен добавить кое-что существенное к тому, что уже написано о «женщинах и песне»[3]. Но если не считать упоминаний в песне как таковой (здесь я, увы, наделен лишь критическими, но не творческими способностями), да и то скорее в общих чертах, нежели в деталях, должен сказать, что вино, на мой взгляд, не получило должного отражения в литературе. Есть превосходные исключения; возможно, лучшее из всех – Теккерей. Но серьезные книги о вине, как правило, порядком унылы; несерьезные же книги и пассажи довольно поверхностны. Я знал достойнейшего человека, истинного любителя вина и обладателя огромного дарования, рассуждавшего в прозе о «Карт Бланш»[4] (или какого уж цвета оно было), словно о шампанском вроде брюта или «глаза куропатки»; и даже второразрядные певцы – я говорю не о Панарде или Томе Брауне, которые в этом отношении вовсе не «второразрядны», не о Пикоке, не о самом Теккерее – склонны к неопределенности, говоря о напитке лишь как о «розовом» или «игристом» и тем самым отделываясь общими словами. Мы редко получаем от них «полоски на тюльпане»[5], на которые вправе рассчитывать. Поэтому лишние подробности, пусть даже в небольшой степени и лишь на уровне словесных измышлений, помогут слегка раскрыть тему, хотя и не с тем размахом, какого она заслуживает.

Эта моя идея впервые обрела сколь-нибудь определенные очертания благодаря просьбам редактора бойкого, но, увы, слишком недолговечного журнала Piccadilly Review. Он поместил две главы книги (первую и вторую). Затем издание приказало долго жить, притом что третья глава была уже набрана; три следующие я написал во время его агонии [ii].

Я сразу же объявил о своем намерении напечатать это в другом месте, и сэр Фредерик Макмиллан крайне любезно расширил или изменил (не знаю, как правильнее) свою просьбу, сказав, что вместо объемистой книги пока удовлетворится вот этой, небольшой. Вполне сознавая риски, я взялся за это дело; что выйдет – покажет время. Возможно, кто-нибудь – не из числа безнадежных боболиционистов – заметит: «Мистер Сентсбери, похоже, тратит громадные деньги на всяческие роскошества». Если я говорю об этом заранее (так говорят некоторые, не желающие сочинять письмо благодарности, после того как забросали других просьбами), то не от малодушия и не из-за нечистой совести. Прошу читателей иметь в виду, во-первых, что временной отрезок, который здесь подразумевается или называется прямо, растянулся более чем на полвека, и во-вторых, что – об этом подробнее сказано в самой книге – я редко покупал сразу больше дюжины бутылок того или иного вина: обыкновенно полдюжины или даже меньше, на пробу. В мире вина, так же как в мире книг и прочих вещей, я старался быть (ничтожнейшим) Одиссеем, всегда устремляющимся от изведанного к неизведанному. И в-третьих, почти двадцать лет я был журналистом и литератором – образ жизни, к которому более чем приложимо восклицание Теккерея: «Чтобы я роптал на хорошее вино? Скорее моя лошадь будет роптать на овес», – и еще двадцать лет занимал положение, при котором, ощущая на себе гостеприимство, ты не просто обязан, но и рад проявлять его в ответ. Всё это объяснения, а не оправдания. С тех пор как я начал сам зарабатывать на жизнь, деньги, уплаченные за напитки, что перечисляются в этой книжице, – это траты, которых я стыжусь меньше всех остальных и которые вознаградили меня больше всех остальных. Если напитки были хороши, они услаждали мои чувства, подстегивали мой разум, улучшали мои нравственные и интеллектуальные качества – и давали мне возможность одаривать этими благами других. И независимо от того, оказывались они хорошими или дурными, виноградины, шедшие на их изготовление, были плодами того самого Древа Познания, которые – о чем охотно забывают богословы – не только можно, но и нужно употреблять, хотя и разборчиво, ибо наша Праматерь уже заплатила за это и передала их нам, чтобы мы платили в свою очередь.

Итак, я начал говорить почти серьезно, и не будет вреда, если я сохраню этот тон до самого конца предисловия. Еще не так давно к противникам добропорядочного пития можно было питать добродушное и чуть ли не ленивое презрение. Они наказывали сами себя и были неспособны нанести урон нам. Но те времена прошли. Избирателей теперь столько, что их уже не сосчитать; здравый смысл жителей страны подорван переизбытком так называемого образования; политики, и без того не слишком заслуживавшие доверия, перестали заслуживать его совсем; великие учреждения, некогда бывшие оплотами против распространенных заблуждений, открыли ворота, куда хлынули мутные воды. Ранее считалось: пусть такого-то епископа или судью нельзя назвать образцом святости или мудрости, но первый не одобрит глупые, завиральные причуды, а второй не станет прислушиваться к возгласам толпы. Пусть каждый сам решит, так ли это сейчас. Мы не станем делать ничего, могущего сойти за scandalum magnatum [6], но подозреваем, что у некоторых есть сомнения на сей счет. А потому лучше подходить к этой теме – как и