Читать книгу "Сердцебиение зомби - Кэт Бэкстер"

опускается, когда она смотрит на меня снизу-вверх. У нее темные волосы, почти черные, как у меня, и она заплела их в две длинные косы по обе стороны головы.

Я облизываю губы.

— Я хочу сказать тебе спасибо, — говорит она, — но не тогда, когда ты спас меня от него, чтобы съесть меня.

Я действительно хочу съесть ее. Но не так, как зомби обычно едят людей.

Черт, она восхитительно пахнет, и я хочу проглотить ее. Я хочу облизать ее по всему телу. Я хочу найти все места, где от нее так хорошо пахнет, и я хочу погрузить в них свой язык.

— Я не ем людей, — говорю я, потому что озвучивание моих настоящих мыслей привело бы ее в ужас.

Несмотря на это, — несмотря на то, что я знаю, что должен пугать ее; несмотря на то, что моя реакция на нее выбивает меня из колеи, — я не могу полностью сопротивляться ей. Итак, я наклоняюсь ближе, прижимаясь носом почти к мякоти ее шеи. Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Рокот вибрирует в моем горле. Не раздумывая больше, я облизываю эту восхитительную кожу, и ее сладость разливается у меня на языке. Я стону от первого удовольствия, которое испытал за последние десятилетия.

Потом я замираю, когда она откашливается.

— Думаю, у меня в сумочке есть несколько пакетиков с солью и перцем на крайний случай, — произносит она. — Может быть, тебе больше понравится какой-нибудь соус для тако из фаст-фуда?

Я отскакиваю назад, каждый мускул моего тела напряжен, когда я делаю один глубокий вдох за другим. Я держу себя в руках, готовый сбежать. Оставляя между нами столько пространства, сколько необходимо, если она, кажется, боится.

— Я прошу прощения, — говорю я натянуто. — Ты пахнешь тестом для печенья.

Ее бледно-голубые глаза прищуриваются, разглядывая мое лицо, и я знаю, что она видит. Я знаю, как я выгляжу. Моя серая бледность, почти светло-лавандового оттенка, слишком выраженная структура костей, мои зеленые глаза, которые выглядят так, словно светятся изнутри, они такие зеленые. Но пока она не отшатывается. Тем не менее, я, вероятно, вызываю у нее такое же отвращение, как и человек-мотылек.

— Кто ты? — спрашивает она благоговейным шепотом.

Я понимаю, какой вопрос она задает. Что я за монстр такой? В чем все-таки я не совсем человек? Я мог бы ответить ей. Я потратил два десятилетия на каталогизацию всей своей непохожести, главным образом, потому что это удовлетворяет мое собственное интеллектуальное любопытство. Чтобы я мог ответить на ее вопрос.

Я просто не хочу этого. Я не хочу говорить ей, что я монстр. Я не хочу признавать эту правду. По причинам, которые я пока не понимаю, я хочу, чтобы она видела во мне мужчину, а не существо.

— Меня зовут Аттикус. Нам нужно вытащить тебя отсюда.

Я оглядываюсь вокруг, и человек-мотылек больше не пялится на нас из леса. Я смотрю на небо сквозь деревья. Высоко в воздухе я вижу, как кружит что-то крылатое. Может быть, это просто ястреб или орел, но я в этом сомневаюсь.

— Он вернется, и я подозреваю, что их может быть больше.

Она показывает большим пальцем через плечо.

— Домик, который я снимаю, находится вон там.

Я уже качаю головой, стараясь не пялиться на ее чисто человеческое высокомерие.

— Он не убережет тебя.

Я протягиваю ей руку.

Она смотрит на татуировки, покрывающие мою ставшую бледно-фиолетовой кожу. Все чернила, которые были у меня до изменения, теперь практически подсвечиваются на фоне светлого цвета моей кожи. А еще есть мои глаза.

— Почему ты здесь? Почему ты сняла хижину? — спрашиваю я.

— Я писатель.

— Ты одна? С тобой есть еще кто-нибудь, кого нам нужно будет забрать из хижины?

Она качает головой, но все еще не берет меня за руку.

— Я просто приехала за тишиной и покоем, чтобы закончить работу, — говорит она.

Но есть еще кое-что, чего она не говорит.

— Ни одна хижина позади, не будет для тебя достаточно безопасной, — молвлю я.

Она явно понятия не имеет, во что на самом деле ввязалась. И, несмотря на мои двадцать бесчувственных лет, я начинаю расстраиваться.

Одинокая женщина. В хижине в лесу. Человеческая женщина в лесу рядом с городом, полным монстров и дикарей? Она не переживет эту ночь.

И если мы с ней останемся здесь незащищенными надолго, я, возможно, не смогу защитить ее, если это существо вернется.

— Я просто должна поверить тебе, что с тобой я буду в безопасности? Кто сказал, что ты не приведешь меня к себе домой только для того, чтобы твоя жена могла натереть меня паприкой?

— У меня нет жены, и у меня аллергия на паприку.

Я медленно выдыхаю, эти новые эмоции настолько незнакомы, что это почти причиняет боль.

— Что я могу тебе сказать, так это то, что, если это существо вернется, а я держу пари, что оно вернется теперь, когда почуяло тебя, оно спарится с тобой, а затем съест тебя. У меня дома твои шансы на выживание намного выше. У меня несколько спален, и ты можешь запереть меня, если беспокоишься.

Ее глаза блуждают по моей фигуре, и мой член снова дергается.

— Мне нужно забрать свои вещи, — наконец говорит она.

Ее хижина в самом деле недалеко. Я следую за ней туда, и ей требуется всего несколько мгновений, чтобы собрать свои вещи. У нее с собой не так уж много вещей, в основном сумка для компьютера и небольшой валик. Мне достаточно легко тащить его, пока мы идем остаток пути до моего дома.

— Мы могли бы взять мою машину, — говорит она.

— Знаю. Просто предпочитаю ходить пешком.

— Здесь красиво. Когда гигантские люди-жуки не пытаются меня съесть.

Мы идем в тишине, пока не достигаем поляны, которая ведет к моей собственности.

— Черт побери! Это твой дом?

Мой «дом» на самом деле представляет собой викторианский готический особняк. Еще до перехода, когда «Хант Индустрия» впервые стала публичной, а я за одну ночь заработал сотни миллионов долларов, я представлял, что однажды смогу жениться и завести детей. Я купил это чудовище — без каламбура — в надежде когда-нибудь наполнить его семьей.

Каким бы неуклюжим ботаником я ни был, мне никогда особо не везло с женщинами. У меня не было проблем с привлечением женщин. Мое лицо и тело всегда помогали в этом. Потом, позже, миллионы, успех и относительная слава, которые пришли вместе с этим, помогли еще больше, но я так и не нашел никого, с кем мог бы связаться.