Читать книгу "Карма - Лорен Биел"

собаку. Вначале было время, когда я разрывался между тем, чтобы быть хорошим мальчиком и крушить всё на своем пути, но добра во мне больше нет.

Я читаю текст еще раз. Адам родился в «Исходе». Он избалованный маленький засранец, и я его на дух не переношу. Однако в моем положении нет возможности выбирать себе друзей. Когда Адам решил, что хочет быть моим другом, мне пришлось ухмыльнуться и притвориться, что это меня не убивает изнутри.

Его здесь нет, чтобы видеть выражение моего лица, когда я сажусь в машину, — нет нужды притворяться. Однако мой ответ должен соответствовать его энтузиазму.

Я вытираю лицо и смотрю в зеркало заднего вида. Из моих затравленных серых глаз словно смыло всю жизнь. Черные волосы падают мне на лоб, но я сдуваю их с лица на выдохе. Я поднимаю рукав и смотрю на две дюжины звездочек, бегущих вверх и вниз по моей руке, пересекая мои татуировки. После каждого убийства я испытываю боль. Каждый шрам символизирует человека, которого я убил с тех пор, как меня превратили в пособника.

Порезы, нанесенные самому себе, начались как молитва с извинениями перед Богом, способ перевести мою эмоциональную боль в физическую форму. Но последние несколько порезов? Это был шепот благодарности Дьяволу. Вот кто я сейчас. Вина ушла, что заставляет меня чувствовать себя больше животным, чем человеком.

В любом случае, они всегда этого хотели. Я живое воплощение их цели. Я их безотказный убийца.

Черный список «Исхода» прожигает дыру в моем кармане. Имена тех, кого они хотят устранить во время десятичасовой вечеринки. Пока они трахают друг друга и прекрасно проводят время в хижине, я сделаю за них грязную работу и вернусь к ним со своего рода подарком в память о вечеринке.

Человеком, которого забрали против воли, таким же, каким когда-то был я.

Я возвращаюсь домой, затем направляюсь к своему гардеробу, чтобы убедиться, что весь мой наряд выглядит презентабельно. На мне нет парадного костюма; это для старших. Мы с Адамом, скорее всего, наденем одно и то же: брюки от костюма и черную рубашку. Черное с черным, на черном. Что-нибудь, что гармонировало бы с ночью.

Я достаю из сумки с одеждой отглаженные брюки с рубашкой и вешаю их в шкаф. Мой кролик запрыгивает в комнату и топает своими массивными лапами. Он фламандский великан2, и может свободно перемещаться по всему моему дому. Я наклоняюсь и глажу его плотную черную шерсть. Он достаточно темный, чтобы гармонировать с нашими нарядами.

— Привет, Пити, — говорю я, поглаживая его огромные уши.

Можешь называть меня чудовищем в любое другое время суток, но я становлюсь мягким, как только ты сажаешь меня рядом с этим гребаным животным. Это был мясной кролик, предназначенный на убой, но я украл его прямо «со сковороды» на ферме и нисколько об этом не жалею. Бог будет избегать меня за всё, что я сделал за последнее десятилетие, но, возможно, мы с этим кроликом сможем улыбнуться ему, прежде чем он отправит меня в Ад.

— Я вернусь сегодня поздно вечером. Не жди, — говорю Пити, как будто он меня понимает.

Меня не будет дома, пока не закончится десятичасовой отсчет. Может быть, даже позже, если я задержусь на вечеринке, чтобы для разнообразия трахнуть кого-нибудь кроме своей руки.

Я иду принять душ, чтобы смыть с себя чувство вины, которое попытается поднять свою уродливую голову. Мне не позволено чувствовать такие вещи. Это слабость — признак того, что я терплю неудачу в том, во что превратилась моя жизнь. Этот монстр — тот, кто я есть сейчас. У меня нет возможности стать кем-то другим. Нет возможности вернуть себя прежнего. Он мертв.

И я умру, если когда-нибудь попытаюсь его оживить

Сэм кладет руку мне на бедро и ведет машину вниз по улице. Паника уже охватила город, и большинство витрин магазинов заколочены досками. Некоторые из них были полностью заброшены из-за спешного побега, и лишь немногие владельцы рискнули остаться. Я вижу страх в их глазах, когда они яростно заколачивают фанерой окна.

Грядет «Адская ночь».

Никто точно не понимает, почему это происходит, но местные просто знают, что десятого октября, на улицу лучше не выходить, если вы не хотите, чтобы за вами охотились. Происходит ужасное дерьмо, а полиция не дает никаких комментариев. Меньше, чем никаких. Они утверждают, что это секта или группа серийных убийц, но они слишком хаотичны. То, что они делают, — это полный беспредел. О том, что происходит, они знают не больше, чем мы.

Но я знаю достаточно, а это уже бо̀льше, чем большинство.

Десять лет назад в эту ночь я потеряла отца. Я должна была провести остаток жизни с ним, но его забрали, когда мне было всего десять лет. Они — кто бы они ни были — вбили ему гвозди в ноги, руки и лоб. Знаете, какая самая худшая часть во всём этом? Гвоздь во лбу не убил его сразу. Он вернулся домой, поэтому я нашла его булькающим и хрипящим на крыльце.

Это я вытащила гвоздь из его головы, хотя на это ушли все силы моего крошечного тела. Как только я вытащила металлический стержень, кровь полилась по его лицу, и бульканье прекратилось. Никто прямо не обвинил меня в смерти моего отца, но то, как доктор посмотрел на меня после того, как моя мать поговорила с ним, сказало мне всё, что мне нужно было знать. Неизвестные забили в него гвозди, но именно я убила своего отца.

Мне было десять, блядь. Откуда мне было знать, что гвоздь нужно было оставить на месте? Не существует специального урока или послешкольного занятия о том, что делать, если ваш отец, спотыкаясь, пришел домой с шестидюймовым3 металлическим гвоздем, пробившим ему череп. В любом случае, ничего бы этого не произошло, если бы эти придурки — кем бы они ни были — не вовлекли моего отца в свой маленький косплей с распятием.

Я смотрю на горы, окружающие город. Гигантские вершины, поднимающиеся к небу и рисующие живописную картину. Как что-то настолько прекрасное может существовать в таком уродливом месте?

Я вытираю слезу и открываю косметическое зеркальце, чтобы оценить размазанный макияж, покрывающий мои темные глаза. Зеленые крапинки на радужках были более заметны, когда я была счастлива. С тех пор прошло много времени.