Читать книгу "Сюжет - Джин Ханф Корелиц"

К сожалению, единственный путь туда лежал через эти двенадцать папок.

Джейк включил стандартную настольную лампу Ричарда Пенга и уселся в резко скрипнувшее стандартное кресло Ричарда Пенга, после чего долго всматривался в грязную полосу по краю пенобетонной отделки на стене рядом с дверью, до последнего оттягивая тот муторный момент, когда он откроет первую папку и поймет, что его ждет ужасный вечер.

Сколько раз, оглядываясь на тот вечер, последний вечер, который он будет вспоминать как «до всего этого», он пожалеет, что допустил такую грубую, фатальную ошибку? Сколько раз, несмотря на точто одна из этих папок приведет его к баснословному богатству, он пожалеет, что не вышел из безликого кабинета, не прошел обратно по коридору, не сел в машину и непроделал долгий путь доНью-Йорка, к своей заурядной, неудавшейся жизни? Столько, что и несчесть. Но было уже слишком поздно.

Глава вторая

Блондин с открывашкой

К тому времени, как следующим вечером начался приветственный пикник, Джейк был на последнем издыхании. Он проспал не больше трех часов, но заставил себя явиться на факультетское собрание и задремал во время ритуальной речи Рут Стойбен о моральном кодексе колледжа Рипли в отношении сексуальных домогательств. Однако он был рад узнать, что в этом году его избавят от студентов, считающих себя поэтами,– их переведут к учителям, также считающим себя поэтами (Джейк не представлял, что полезного он может дать начинающим поэтам, зная из личного опыта, что поэты нередко читают прозу, тогда как прозаики почти никогда не читают поэзию, хотя нередко врут об этом), так что теперь он мог быть уверен, что все его двенадцать студентов будут прозаиками. Но что за прозу они писали! В течение ночного читательского марафона «Ред Булл окрыляет» Джейк ознакомился с сочинениями, в которых повествование скакало так, словно рассказчик был блохой, прыгавшей с одного персонажа на другого, а рассказы (или… главы?) были такими вялыми и вместе с тем лихорадочными, что подразумевали… в худшем случае, ничего, а влучшем – не пойми что. Времена путались в пределах параграфов (иногда – в пределах предложений!), а отдельные слова использовались так произвольно, что автору не мешало бы уточнить их значение. Некоторые были настолько не владах с грамматикой, что Дональд Трамп у них получался похожим наСтивена Фрая, и едва ли не все строили предложения, которые нельзя было охарактеризовать иначе, как самые заурядные.

Чего только не было в этих папках: шокирующая история нахождения полуразложившегося трупа на пляже (груди трупа описывались – смех сквозь слезы – как «спелые дыньки»); выспренный рассказ о том, как автор путем генетической экспертизы выяснил, что он «частично африканец»; унылое описание жизни матери и дочери в старом доме; начало романа о бобровой плотине «в глухой чащобе». Какие-то из этих сочинений даже не пытались прикидываться литературой, иДжейк мог легко разделаться с ними – достаточно было вычленить основную идею и сделать элементарную правку красным карандашом, чтобы оправдать свою зарплату и отстоять профессиональную честь; но другие, более умышленно «литературные» работы (из числа, как ни странно, самых безграмотных) грозили вывернуть ему душу. Он это знал. Он уже это чувствовал.

К счастью, факультетское собрание оказалось не таким уж мозговыносящим. Вернувшаяся профессура Симпозиумов Рипли неплохо ладила между собой и, хотя Джейк не мог сказать, что по-настоящему дружил с кем-то из них, у него сложилась традиция один раз за сессию пропускать по пиву в студенческом кафе сБрюсом О’Райли, профессором английского на пенсии изКолби, написавшим полдюжины романов, изданных независимой прессой в его родном Мэне. На этот раз Джейк заметил двух новеньких в переговорной комнате Ричарда Пенга: взвинченную поэтессу по имени Элис, примерно его ровесницу, и некоего Фрэнка Рикардо, который представился «мультижанровым» писателем, причем свое имя он произнес с таким нажимом, словно остальные должны были – или, во всяком случае, могли – его знать. Фрэнк Рикардо? Джейк с некоторых пор (с тех самых, как понял, что никто не хочет издавать его четвертый роман) перестал следить за новыми писателями – это причиняло ему боль – и немог вспомнить, чтобы хоть что-то слышал оФрэнке Рикардо. (Разве Фрэнк Рикардо выиграл Национальную книжную премию или Пулитцера? Или первый роман Фрэнка Рикардо взлетел на верхнюю строчку списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» по единодушному выбору читателей?) После того, как Рут Стойбен закончила свои наставления и прошлась по учебной программе (каждодневной и еженедельной, включая вечерние читки, сроки сдачи письменных работ и сроки награждения по итогам сессии Симпозиумов), она всех отпустила, напомнив с ехидной ухмылкой, что преподавателям не обязательно являться на приветственный пикник. Джейк метнулся к выходу, пока никто из коллег – знакомых или новых – не заговорил с ним.

Он снимал жилье в нескольких милях к востоку отРипли, в доме у дороги, носившей название Аллея бедноты. Дом принадлежал местному фермеру (точнее, его вдове), и изего окон открывался вид через дорогу на заброшенный амбар, когда-то дававший приют молочному стаду. Теперь вдова превратила фермерский дом в детский сад, а землю сдавала в аренду одному из братьев Рут Стойбен. Она призналась Джейку, что написание книг для нее – это нечто непостижимое, как и курсы писательского мастерства (и кто только готов платить за это?), но она сдавала ему комнату с первого его года вРипли; Джейк был тихим, вежливым и ответственным постояльцем – такого еще поискать. Чтение студенческих работ затянулось до четвертого часа ночи, а проснулся Джейк за десять минут до начала факультетского собрания. Вернувшись с собрания, он задернул шторы, повалился на кровать и проспал до пяти вечера, после чего надел рабочее лицо и отправился знакомиться со студентами.

Барбекю проходило на лужайке колледжа, вблизи первых корпусов Рипли, выстроенных в классическом стиле и – в отличие от корпуса Ричарда Пенга – радовавших глаз. Джейк положил себе на бумажную тарелку курицу и кукурузный хлеб и направился к холодильнику, намереваясь угоститься «Хайнекеном», но неожиданно путь ему преградила чья-то фигура, и длинная рука, густо покрытая светлыми волосками, проворно влезла в холодильник.

–Извини, старик,– сказал незнакомец, сомкнув пальцы на горлышке вожделенной бутылки.

–Окей,– сказал Джейк непроизвольно.

Такой ничтожный момент слабости. Джейку вспомнились типичные комиксы о качках на зад-них страницах старых журналов: качок на пляже швыряет ногой песок в лицо дрищу. Ну ичто сделает дрищ? Конечно, пойдет в спортзал и тоже накачается. Этот тип – среднего роста, русоволосый, широкоплечий – уже отвернулся и, запрокинув голову, глотал пиво. Джейк так и нерассмотрел его лица.

–Мистер Боннер.

Джейк обернулся. К нему обращалась женщина. Та самая, новенькая, с утреннего факультетского собрания. Элис как-ее-там. Взвинченная.

–Привет. Элис, да?

–Элис Логан. Ага. Просто хотела сказать, как же мне нравится ваша книга.

Джейк ощутил легкое покалывание, как бывало почти всякий раз, когда кто-нибудь говорил такое. Можно было не сомневаться, что под «книгой» Элис имела в виду «Изобретение чуда», размеренный роман о молодом человеке по имени Артур, жившем, как и сам Джейк, наЛонг-Айленде. Однако образ Артура, чья зачарованность жизнью и идеями Исаака Ньютона проходила красной линией через весь роман, ограждая его от хаоса бытия, вызванного внезапной смертью брата, Джейк отнюдь не списал с себя. (УДжейка не было ни брата, ни сестры, и он мало что знал о жизни и идеях Ньютона до того, как взялся за этот роман, так что ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы создать правдоподобный образ!) «Изобретение чуда» действительно пользовалось читательским спросом, иДжейк полагал, что до сих пор этот роман вызывает интерес у читателей, любящих хорошую прозу, которая не только развлекает, но иразвивает. Но ниот кого, ни единого раза Джейк не слышал слов «мне нравится ваша книга» вотношении «Ревербераций» (сборника рассказов, отвергнутого издателем «Чуда», но великодушно принятого издательством Государственного университета Нью-Йорка – весьма уважаемым академическим издательством!– под хитрым определением «роман в рассказах»), несмотря на то, что бесчисленные экземпляры этой книги Джейк не поленился разослать различным обозревателям (ни одной рецензии в результате).