Читать книгу "Смотри сердцем. Ясновидящая для Генерала - Карина Родионова"

говорила сестре, что никому она не нужна. В отличие от меня, вокруг Виленки всегда крутилось множество ухажеров в надежде получить хотя бы капельку ее внимания. Хрупкая, нежная блондинка с огромными оленьими глазами на личике в виде сердечка, у мужчин она всегда вызывала желание заботиться о ней, оберегать и поддерживать. А я…

И вовсе я даже не толстая, всего лишь слегка упитанная. Ну подумаешь, лишние килограммы! Всего-то пара-тройка… десятков. Мы вообще с Виленкой были друг на друга совсем не похожи.

Говорят, я больше взяла от своей матери. Длинные черные гладкие волосы совсем не походили на волнистые пушистые и светлые локоны сестры. Глаза… ну может быть, они и были не меньше Виленкиных, но, честно говоря, разглядеть их за моими пухлыми щечками было непросто. Изящные пальцы сестрицы даже близко не походили на мои “сардельки”.

Вообще странно, я видела мамины портреты и она совсем не была толстой или хотя бы даже слегка упитанной, в отличие от меня. Хотя многие черты лица действительно напоминали мои.

Мама умерла почти сразу после моего рождения. Папа честно выждал положенный срок траура и, недолго думая, женился на моей мачехе Кристине, объясняя это тем, что его дочери необходима мать. Можно подумать, без такой “матери” он бы не справился, учитывая то количество нянек, кормилиц и гувернанток, которые прыгали вокруг меня все мое детство.

Через год после свадьбы Кристина родила Виленку. Нет, Кристина меня не обижала и ни в чем не обделяла. Мы с ней держали вооруженный нейтралитет: она не совалась в мое воспитание, я не мешала ей наслаждаться семейной жизнью с моим отцом, но обе были всегда начеку, тщательно оберегая границы своего пространства на случай внезапного нападения противника.

По большому счету и отцу, и мачехе было на меня плевать, чем я и беззастенчиво пользовалась, игнорируя большую часть занятий и не особо обременяя себя какими-либо обязанностями. Совсем не ходить на занятия с нанятыми для нас с Виленой учителями я не рисковала: папенька, хоть и относился чаще всего безразлично ко всему, что я делала, под гнетом бесконечных жалоб учителей мог и разозлиться, а в гневе он был страшен. Я же отчетливо ощущала границы дозволенного и переходить их не рисковала. С него станется сослать меня в какой-нибудь пансион, а там уже меня ждал бы конец свободе, любовным романам под подушкой и вкусным булочкам от нашей добросердечной кухарки..

А вот Виленке спуску не давали. Мачеха жестко контролировала ее успехи в учебе, требовала тщательно следовать этикету, ограничивать себя в сладком и жирном и вести себя достойно леди. Она аргументировала это тем, что в дальнейшем сестре придется крутиться в высшем обществе, управлять хозяйством в доме мужа и прочее-прочее… В общем, упасть в грязь лицом она не могла.

В каком же виде находится мое прекрасное румяное личико, ее совершенно не волновало. Так что, хоть и учились мы с Виленой вместе и у одних учителей, знала и умела она гораздо больше, чем я. Несмотря на то, что была на пару лет меня младше. Такой подход ее невероятно злил, поскольку она считала, что к ней слишком сильно придираются. Да и о каком будущем могла думать пятнадцатилетняя девчонка? Ну разве что о любви мечтать, а не о том, чтобы уметь читать расходные книги и проверять работу управляющего или слуг.

Поэтому мы с сестрой друг друга недолюбливали, постоянно конфликтовали, строили мелкие козни и устраивали всяческие подставы. Опять же, не переходя границ разумного, чтобы не разозлить папеньку. Иногда я обижалась на своих родных так, что даже объявляла голодовку! Назло папеньке, мачехе и всем окружающим. Вот пообедаю – и объявляю голодовку! К ужину, так и быть, прощаю эту противную сестрицу, ибо сердце у меня доброе, а желудок голодн… Ой, ну, то есть, куда мне деться от своей широкой души, готовой простить любую стерву. Собственно, потому и тело такое большое – мою широкую душу вмещать должно.

В целом жить в отцовском особняке мне было вполне комфортно. Папе проще было уступить моим капризам, чем строжиться и воспитывать меня, все мои няньки и гувернантки также не пытались заставлять меня делать то, что мне не нравится, ведь я в конце концов – дочь графа Домбровского и моей основной задачей в этой жизни будет выгодно выйти замуж и рожать наследников моему родовитому мужу.

Ну и, как показал опыт, мое положение и титул автоматически делали из меня красавицу, существенно повышая мой рейтинг невесты. Род у нас был древний, аристократический. Хоть и далекий от самых привилегированных, причем далекий и в смысле расстояния (от нас до столицы неделю в карете трястись надо), так и в смысле расположения к нам правящей семьи. Наше поместье графа Домбровского находилось на окраине, очень далеко от столицы. Постепенно развитие транспорта вроде поездов, несколько сокращало путь из одного конца княжества в другое, но до нашей глуши железная дорога пока не добралась, перемещаться приходится по старинке – в карете. Впрочем, относительно недалеко от нас находилось море и можно было также сократить часть дороги, отправившись по морю. например, на корабле.

Так что родственные связи у нас нередко были ограничены за счет далеких расстояний. Сложно поддерживать эти самые связи, когда для того, чтобы пообщаться с родней, необходимо несколько дней трястись по ухабам в карете, либо ненамного меньше – мучиться от морской болезни на борту корабля. Ну и, исходя из всего этого, ничего удивительного нет в том, что с маминой родней я знакома не была. Вроде был где-то далеко какой-то двоюродный дядька, но мы никогда не виделись. По слухам, мамин род вроде даже обладал зачатками какой-то магии. Прабабка была то ли ясновидящей, то ли предсказательницей. Но ни маме, ни мне ничего из этого не передалось. А про остальных родственников я не в курсе.

Папенькин род магией не обладал вообще. Тем не менее в наших краях мы все же пользовались определенным авторитетом, что называется: на безрыбье и рак – рыба. Но то соседи – такие же богом забытые рода, пусть даже и аристократические. Поэтому было весьма удивительно, что едва мне исполнилось семнадцать лет и я вошла в брачный возраст, к папеньке посватался не сосед-барон, а сам младший сын князя Всеволода Вяземского – княжич Инвар. Семейство Вяземских было в каком-то не очень дальнем родстве с императорским семейством и обладало всем, что положено столь обласканной императорским двором родовой ветви: положением, связями, состоянием и даже магией.