Читать книгу "История германского народа с древности и до Меровингов - Карл Лампрехт"

и политического развития господствующих классов. Оно сохранило свои следы во французском слове franc, в итальянско-португальско-испанском franco; в верхнегерманском наречии мы впервые заимствовали это слово в указанном смысле из французского языка, а именно в новейшем изменении: «frank und frei».

На рубеже седьмого и восьмого столетия это государство как единое, в указанном выше значении этого слова, перешло из рук вымиравшей старокоролевской династии в руки Каролингов. Первые правители новой династии восстановили его в его прежнем объеме; Пеппин расширил владения в Италии. Карл Великий унаследовал власть, задачи и даже планы Пеппина; при нем Франкское государство становится всемирным государством, придвинувшись к центру классических традиций – Риму, а вместе с тем, стало быть, и к центру тогдашней новой духовной жизни – папству. Коронование императора и образование Западной империи рядом с Восточной Византийской сделали с начала девятого века, очевидным для всех все приобретенное ценою тридцатилетних усилий. Regnum Francorum исчезает, вновь оживает Imperium и вместе с тем постоянно из года в год все более и более упрочивается и становится все более ясной давно подготовленная идея об императорском Божьем царстве на земле, о христианской теократии.

Возможно ли было думать при таких условиях о развитии немецкого национального сознания? Когда Карл Великий завоевал Саксонию и надолго присоединил к своей империи Баварию, то руководился ли он при этом намерением подчинить своей воле прежде всего немецкие племена? Не завоевал ли он также испанскую марку и Беневент, не простирались ли его замыслы на Сицилию и Далмацию? Не нужно ли было ему завладеть землями до Эльбы для умиротворения нижнерейнских стран и Баварии, чтобы противопоставить ее византийскому Востоку? Карл Великий по существу был немец, политика же его носила универсальный характер.

Да и была ли возможна, хотя бы даже в некоторых только отношениях, немецко-национальная политика во времена Каролингов? Древнее символическое народное сознание совершенно исключало такую политику уже в силу присущего ему характера. Германцы ни разу не сливались воедино для защиты против Рима даже при самых критических обстоятельствах. Племенное сознание, сменив древнее национальное сознание, прямо исключало подобную политику. Во время наиболее сильного развития племенного сознания у одного только немца зародилась мечта о всемирном государстве с немецким характером, а именно у остгота Теодориха. Все, что он сделал для осуществления этой мечты, осталось без последствий; однако же немецкое предание отвело ему то центральное место, в котором отказала ему суровая историческая действительность.

Должен ли был Карл Великий возобновить фантастический план остготского короля, имея даже в своем распоряжении значительно большую материальную силу? Уже универсальное значение церкви препятствовало ему в этом. Со времен Теодориха, когда так живо было очарование римских воспоминаний, христианство успело сделаться единственной всемирной силой. Оболочка лопнула, зерно оказалось плодоносным и дало росток. Империя и императоры успели истлеть, а апостолы новой веры перешли северные границы разрушенной всемирной империи. Для Карла не оставалось никакого выбора: он мог организовать массу своих завоеваний и удерживать над ними свою власть только при помощи церкви; лишь оставаясь властителем церкви и папы, он мог оставаться и властителем покоренных им стран. Таким образом государство по его планам стало императорским Царством Божиим на земле, и национальная идея побледнела перед Распятием.

II

Последнее десятилетие царствования великого императора было уже тяжелым временем; на его могиле началось распадение империи.

Оно произошло в силу личных промахов правящей династии и благодаря бесплодным раздорам светских и духовных вельмож; национальная идея тут была ни при чем. Проявлялась, правда, некоторая общность понимания политических событий, с одной стороны, в немецких областях государства, а с другой – в романских, и в расположении или в нерасположении к стоящим во главе государства лицам отражалось бессознательное влияние национального понимания. Но эти дремлющие и противоположные друг другу понятия мало пробивались наружу. По-прежнему продолжалось еще подразделение империи на восточно- и западнофранкские половины и в многочисленных мелких областях государства никогда при каролингских эпигонах не высказывалась вполне противоположность между немецкой и вельшской национальностями, хотя позднейшие марки обеих национальностей были разграничены постоянно изменяющимися границами.

В то же время среди смут и династических распрей продолжало развиваться немецкое национальное сознание. В общем новый процесс обнимает период от девятого до одиннадцатого столетия: мало-помалу он приводит к сознанию внешнего типического отличия немцев от других народов, которое затем выражается в признании отдельного языка. Уже во второй половине восьмого столетия мы находим слово Deutsch, произошедшее из западноарийского коренного слова «diot» – «народ» и производных от него слов, «diuten» – «сделать народными» и «gitlniiti» – «понимание», в смысле «понятное для народа» и в применении к языку. В начале девятого столетия это слово противопоставляется бывшему в общем употреблении римскому, т. е. созидавшемуся романскому языку. Более широкий смысл слово это должно было приобрести прежде всего там, где немцы жили смешанно с чужеземцами или там, где они по крайней мере часто сталкивались с ними. Так было в Италии: в 843 году здесь впервые появляется слово lentiscus для обозначения немецкого типа вообще, для обозначения принадлежности к народу[5].

С дальнейшим развитием значения этого слова мы встречаемся также в Верхней Италии, поля которой в десятом и одиннадцатом столетиях довольно часто и много раз видали в течение продолжительного времени немецких воинов и которая с этого времени составляла даже часть Римской империи немецкой нации. Здесь впервые понятие это получает политическое значение; с начала нашего тысячелетия говорят уже о немецком государстве.

Медленнее и на иной лад понятие это развивается на собственно немецкой почве. В девятом столетии и во времена Генриха I, саксонского короля, не существует еще никакого слова для общего обозначения немецких обитателей нового государства; если хотят обозначить племена общим именем, то говорят о франках в более широком смысле или пользуются выражением «варвары», бывшим в употреблении во время оно у римлян. Еще менее государство носит характер немецкого, это ост-франкское государство саксов и франков.

Слово Deutsch входит в употребление на востоке от Вогезов только во второй половине десятого столетия, и опять-таки для обозначения противоположности славянам и итальянцам. Вначале оно отнюдь не является национальным именем, а скорее заимствуется государственными людьми и учеными из итальянского обихода. На это указывает уже самая конструкция слова: употребляется не слово teuliskus, которое уже раньше и правильно производилось от слова thiutisk латинского простонародного наречия, а ученая форма teutonicus, напоминающая о кимврах и тевтонах и о бывшем, по всей вероятности, не немецком названии последних[6]. Но и в этой форме слово это в десятом столетии относится почти только еще к языку. Только в одиннадцатом столетии значение слова расширяется, и оно служит для обозначения национального типа и прежде