Читать книгу "Архитектор големов - Макс Крынов"

меня, я разглядывал его. Мужчина будто как и я, попал сюда из другого мира, где кому-то есть дело до других. Подозрительно.

А ещё мне не давал покоя его взгляд — чересчур пристальный, оценивающий, словно я — авантюрист у городских ворот, который просится в сыгранную команду, и проходит краткое собеседование у главы команды.

— Со мной всё в порядке, — ответил я. — Сижу тут, пока батя ходит по рынку и закупается. Скоро вернется.

— Так рынки ведь полчаса назад закрылись, — вздернул он брови в притворном удивлении. — Кстати, чего он тебя с собой не взял?

Навязчивость этого человека стала беспокоить меня ещё больше. Ладно, избавлюсь от собеседника, а потом подумаю, что мне делать дальше.

Я поднялся, попытался обойти мужика, но тот шагнул в сторону, перегораживая мне путь. К сожалению, выход из переулка один — с другой стороны кто-то заколотил выход досками в два с половиной метра высотой. Мне в моем состоянии, с девственным статусом и слабым телом даже в прыжке не дотянуться до верха.

— Ты знаешь, что бродяжничество в этом городе запрещено? — спросил седой. Теперь он не улыбался и не казался приветливым. Повезло мне, что в прошлый раз на него не наткнулся. А вот сейчас везение повернулось ко мне крупом, да…

— Кто это запретил бродяжничество, дядя? На окраинах подростки в брошенных бараках живут и чувствуют себя великолепно.

— Вот как? — заинтересовался седой. — Покажешь, где?

И я понял, кто этот человек. Да, он действительно торговец, только товар у него специфичный.

— А что это у вас за татуировка? — спросил я, указывая на его руку. Саму татуировку я не видел, но если он работорговец, она обязана там быть.

— Это? — приподнял он ладонь, и я заметил темноту чернил. — Богиня, которой я поклонялся, пока та не умерла. Лунора.

Покровительница воров, разбойников. Работорговцев. А рабство — участь хуже смерти, особенно для четырнадцатилетки.

Меня проняло, я сделал шаг назад. Седой расплылся в улыбке, и шагнул ко мне, слегка разведя руки в стороны, чтобы поймать меня, если попытаюсь проскочить мимо него.

— Только не кричи: всё равно бесполезно, только людей потревожишь. Они здесь пуганные, умные, так что не выйдут, но трястись начнут в своих домах. Не порть людям вечер.

Всю апатию смыло адреналином. Зачем жить, я ещё не понимаю, но жить хочу, так что выживу. А зачем — уже по ходу дела разберусь: может, для истребления нежити, для зачистки городов, или чтобы какой-нибудь собачий приют открыть. Главное, моя жизнь этому жестокому миру не достанется.

Но работорговцу показывать свой норов не стоит — нужно быть осторожнее. Потому я отступал, пока не уперся тощими лопатками в деревянный забор. Там я сжался, и медленно осел.

— Ну, чего ты так перепугался? — с притворным сочувствием спросил мужик. — Не все, кому покровительствует Лунора, плохие люди. Отведу тебя к страже, скажешь, откуда сбежал, и они проследят, чтобы ты вернулся домой.

Или, что вероятнее, подонок оттащит меня к кузнецу, и я обзаведусь крепкими изящными кольцами на запястьях, очень удобными, чтобы пристегивать их к железным цепям в клетке, или к кровати какого-нибудь любителя четырнадцатилетних мальчиков.

От последней мысли меня кинуло в дрожь.

— Не хочу в клетку, не хочу, — забормотал я, чувствуя, как сердце колотится не в притворной — в самой настоящей панике.

— Да никто тебя в клетку не потянет, — раздраженно заговорил седой, и взял меня за плечо. — Ты же не преступник какой. Пошли к страже.

Мужик попытался поднять меня, поставить на ноги, но не смог — я вывернулся. Даже щуплый подросток способен сопротивляться, когда его тащат.

— Не надо меня трогать!

Мужик выругался, и потянулся ко мне двумя руками. Я ставил на то, что он мне по лицу ударит, но седой, похоже, портить мой товарный вид раньше времени не хотел.

Одной рукой мужик схватил меня за правую руку, которой я заслонялся, второй перехватил эту же руку за локоть и рванул, поднимая меня на ноги.

Очень удачно. Обе его лапы заняты, а вот моя левая свободна. И чтобы дотянуться до его кинжала, висящего справа на поясе, нужно всего лишь протянуть руку.

Клинок будто сам прыгнул мне в ладонь. Я мельком взглянул на лезвие и понял, что немного ошибся — в ножнах лежал не обычный кинжал, а обоюдоострый тонкий стилет. Но для моего плана это не имело никакого значения — прежде, чем мужик понял, что происходит, я дернулся к нему, и всадил тонкое лезвие в пузо, прикрытое легкой курточкой. До гарды стилет не загнал, но ему и загнанного на пять сантиметров в пузо металла хватило — мужик охнул и отпустил меня. Ладони ошалевшего работорговца дернулись к пострадавшему месту, но кинжала там уже не было — к тому моменту я уже выдернул клинок и ударил ещё раз, но уже в горло, и сразу рванул клинок обратно. Мужик заклокотал, отшатнулся, не зная, какую рану зажимать. Наконец обеими руками зажал обе. Сильно это не помогло — между пальцев потекла кровь. Седой медленно побежал на выход с проулка, двигаясь скорее на автопилоте.

Но я был быстрее. В прошлой жизни у меня было время выучить анатомию, потому нож в почку я загнал с первого раза, пусть и пришлось хорошенько размахнуться. То, что я попал, куда нужно, показала реакция «пациента» — седой повалился на землю и замер без движения. Как говорится, «после того, как вас пырнули ножом в левую почку, у вас уже не будет ни времени, ни сил подставлять или не подставлять правую».

— И пусть тебе привидятся все, кого ты заковал в цепи, мразь, — напоследок сказал я ему. Ногами бы ещё избил, но нет смысла — он сейчас ничего не чувствует. А был бы в сознании, я не приблизился бы — пока я не в столь хорошей форме, чтобы подходить на расстояние вытянутой руки даже к умирающим людям.

Я перевернул тело на спину и присел рядом с головой седого. Стилет с чавканьем вошел в глазницу — мужик пару раз вздрогнул, и затих. На всякий случай я пошатал клинок из стороны в сторону, чтобы седой точно не восстал. Теперь стоит облутать.

Я обыскал тело: снял кольцо, проверил карманы и шею. Нашел кошелек, железный ключ от клетки — массивный, с гравировкой стоящего на коленях связанного человека, но не нашёл даже самого завалящего оберега. В кошельке — пять серебряных и хорошая жменя меди. Где мое золото? Какой-то слишком нищий работорговец: немудрено, что ходил по преддверию