Читать книгу "Чемодан. Вокзал. Россия - Антон Серенков"

да себе костюм. До войны они в Архиерейской даче снимали одну комнату на троих. А так это квартира кого-то из партийных начальников. Убежал в первый же день войны, ну вот они и вселились. Вообще, немцы такое не одобряют, но насчет Брандта закрыли глаза.

Старик оглядел путь от спальни до прихожей. Туровский понял его мысль и снова заговорил:

– Убийцы направились в спальню, там была недолгая борьба. Брандту нанесли удар, – Туровский нанес воздуху удар. – Потом тело оттащили в гостиную и положили возле комода. Один убийца сходил за табуретом, другой достал приготовленную веревку и закрепил ее на люстре.

Туровский поочередно притащил воображаемое тело, положил его возле комода, сходил на месте за воображаемым табуретом и, как лассо, закинул воображаемую веревку на совершенно настоящую хрустальную люстру.

– А где все это время находилась жена? – остановил его старик.

– В ванной. Она была в купальном халате, когда ее нашли.

Старик покивал головой. Убийцы, очевидно, не знали, что в доме будет кто-то, кроме Брандта, и после убийства его жены не придумали ничего до такой степени, что просто ушли, бросив все, как вышло. Это были люди в равной степени умелые и недалекие. Они легко и без колебаний убивали, причемпо предварительному плану, но были не в состоянии самостоятельно в этот план внести хоть какие-нибудь логичные изменения. Если из этого что и следовало, так то, что настоящий заказчик в убийстве не участвовал.

– Что соседи?

– Соседи ничего не видели. А даже если кто и видел, были бы дураками, если бы сказали, – Туровский понизил голос. – Я бы не сказал. Я ведь с вами тут в частном порядке разговариваю. А официальное расследование ведет соответствующий абтейлюнг в фельджандармерии и какой-то офицер из гестапо. Я сам к ним стараюсь лишний раз не соваться и вам не советую.

Старик нахмурился.

– Да, это понятно. Есть ли все-таки какая-то возможность допросить ближайшие патрули насчет подозрительных прохожих?

– У нас такой возможности нет. Я, конечно, еще вчера попросил об этом у офицера, нас курирующего, но ответа пока нет, и я бы на него не рассчитывал.

Они вдвоем посмотрели друг на друга и по очереди пожали плечами.

Мы оказались на кухне. В леднике стоймя и поддерживая друг друга, как стенки карточного домика, стояли огромные заиндевевшие коровьи бока.

– Это говядина? – спросил старик.

– И как это мы пропустили, – ответил Туровский.

– У него еще и ферма была? – спросил я.

– Это взятка, – тяжело вздохнул старик.

Туровский ничего не сказал. Очевидно, его грызли две мысли сразу: он не знал, что Брандт от кого-то получил за некую услугу полкоровы и теперь из-за свидетелей уже не сможет просто втихомолку разделить улику между сотрудниками отделения. Старик то ли прочитал на его лице, то ли сам по себе так подумал, и спросил:

– А вы, может быть, хотели бы перекусить с нами? А то у нас с собой с дороги немного бутербродов осталось.

– Почему нет. С обеда ничего не ел. Между прочим, нашел на кухне не кофе, но замечательный суррогат из пшеницы, может быть, вы захотите?

– А это удобно?

– Да, уверяю вас, Александр Львович будет совсем не против.

– Ну, тогда, конечно, не откажусь.

Расшаркавшись таким образом, они уселись на диван покойника, разложили между собой дорожный саквояж и принялись жевать: старик смущенно и глядя в пустоту перед собой, Туровский – болтая ногами и оглядываясь по сторонам. Я вернулся на кухню и поставил чайник, а затем прогулялся по пустым комнатам. В кабинете Брандта стоял большой кожаный диван, почти совсем пустой массивный книжный шкаф и приставленный к стене ломберный столик с грязно-зеленым сукном. На рабочем столе стояла в рамочке фотография еще молодого Брандта с женой и мальчиком лет пяти. Среди бумаг почти исключительно на немецком обнаружился промокательный лист с размашистой надписью карандашом на русском. Написано было слово «скотина». Тут засвистел чайник.

После кофе старик завел с Туровским свою обычную, ни к чему не ведущую светскую беседу, которую полицмейстер с радостью поддержал. Они бы так долго продолжали, но тут за окном стало смеркаться, и старик засобирался дальше.

– Леонид Фомич, подскажите, как бы нам поговорить с сыном Брандта?

– Это сделать очень легко. Он главный редактор городской газеты и обычно допоздна задерживается в редакции. Я прямо сейчас позвоню к нему и провожу вас туда.

Туровский, шумно выдохнув, встал с дивана, отряхнул крошки и вразвалку подошел к телефону. Разговор с Брандтом-младшим не занял и минуты – тот сказал, что остается на месте до ночи и будет нас ждать.

– Как вы считаете, сможет ли нас принять комендант города?

– Его три дня как нет в городе. Вызвали в Берлин. Предполагается, что вернется к следующей среде.

– И кто же сейчас за начальника?

– Его заместитель Бременкамп. Он с местной администрацией в холодных отношениях, так что лично я вам вряд ли чем-то помочь смогу.

– А что касается бургомистра? Есть смысл разговаривать с ним?

– Бургомистру нашему 21 год. Ничего не хочу сказать, но если убийство и связано как-то с работой Брандта, то уж можно быть уверенным, что именно потому Брандта и убили, что бургомистр сампо себе все равно никакой угрозы ни для кого, кроме себя, не представляет.

– М-да. А вообще хоть кто-нибудь из аппарата с нами мог бы поговорить? Немцев не берем в расчет.

Туровский задумался, но так ничего и не придумал.

– Что ж, тогда вы идите к бургомистру, – обратился старик ко мне. – Я после редакции зайду в морг. Ведь я могу зайти в морг?

– Разумеется, – заверил его Туровский.

– А после морга направлюсь в гостиницу. Вы туда идите сразу от бургомистра и ждите меня уже там.

Старик был спокоен и деловит, как будто не в морг шел, а в кино. Все, что я знал про него, я узнал со временем и случайно. Между собой мы о прошлом друг друга, кажется, не говорили ни разу, и я даже не знаю, сколько ему было обо мне известно чего-то кроме того, что я исполнителен и до поры молча сношу подколки. Больше ему ничего знать не нужно было – все остальное, если понадобится, о человеке он всегда мог выяснить при опознании.

3.

В двухэтажной, с