Читать книгу "Волк - Саша Станишич"

все, кто его знает, должны понять: речь о каких-нибудь пакостях. Никто не спрашивает, что – а главное, кого – он имеет в виду. На поляне ненадолго становится тихо: все переваривают сразу два странных высказывания.

Потом радости продолжаются – Лотта из параллельного класса с энтузиазмом восклицает:

– А я радуюсь жукам!

Мои одноклассники достаточно хорошо меня знают и не обращают на меня внимания. Вот что значит репутация. У меня репутация человека, который вечно всем недоволен и против всего возражает. Однако это вовсе не так. Недоволен я только всякой бессмыслицей, а ее хоть отбавляй. И я почти всегда не прочь почитать книжку или поговорить о бирже, но это возможно только со взрослыми.

Вожатые меня не знают, а игнорировать меня им, видимо, не позволяет должность. Во всяком случае, пока остальные рассказывают, кто чему рад, со мной заговаривает Белла. Примостившись рядом со мной, она говорит:

– Я тебя слышала.

– Ок, – говорю я.

– Природа – это всё, понимаешь? – Она прикрывает глаза. – Эта лужайка, наше дыхание, мы сами – часть природы. Отвергать природу значит отвергать себя, – еле слышно произносит она.

– Ок, – говорю я.

Беллу на самом деле зовут Патриция Бельман, и в автобусе она смотрела видео, где женщины пьют пиво и занимаются на закате йогой. У Беллы на ладонях узоры цвета какао, а ее дреды пахнут прелой листвой.

– Природа – это подарок! Будь как она. – Белла наконец открывает глаза. – Будь дерзким, диким и чудесным!

Эту фразу я как-то видел на пачке хлопьев. Я говорю:

– Ок.

На руку Белле садится дерзкий дикий комар. Прихлопнув его, Белла отходит.

За Беллой появляется Зора:

– В чем дело, почему нет радости?

– Как я уже сказал.

– Ничего, исправим.

– Что исправим?

– Сначала скажи, что именно тебя не радует.

Ее уверенность меня обескураживает.

– Может, хотя бы спросишь, как меня зовут?

– Сейчас будет игра-знакомство.

– Только этого не хватало.

– Объясни – мне и правда интересно. – Зора наставляет на меня палец пистолетиком. – Что тебе не нравится? Приведи пример.

– Ладно, попробую, – говорю я, честно решив попытаться. – Вон в той хижине наверняка души и туалеты, да?

– Да, – кивает Зора.

– Хочешь сказать, души и туалеты – часть природы?

– Нет. Это просто души и туалеты.

– А вот и нет. Эти души и туалеты – такая же природа, как трава или деревья. Такие души и туалеты можно встретить только на природе. Никто не станет строить их в городе – разве что на площадке для кемпинга, а площадки для кемпинга в городе – всего лишь муляж природы.

Обожаю такие рассуждения.

– К чему ты клонишь? – спрашивает Зора.

– Я хоть и не был внутри, но знаю, как выглядят эти души и туалеты: раковины, кабинки, все двери в дурацких надписях, повсюду кафель. После первого, кто пройдет, на кафеле остаются разводы. Грязные серые разводы. К полу и стенам скоро прилипнут обрывки туалетной бумаги, а слив забьется волосами. Я даже знаю, что самое позднее послезавтра там начнет вонять! Такова природа душей и туалетов на природе. Это же ад. Мыться там – сущий ад, и я отказываюсь чистить зубы или мыть посуду, когда у меня за спиной журчат.

Зора на мгновение умолкает. Неужели ее татуировки меня поняли? Нет.

– Тогда не ходи туда босиком или не мойся неделю. – Зора треплет меня по голове, будто семилетку, и отходит.

Просто замечательно.

Тем временем настает очередь Бениши – бойкой девочки из моего класса, и я не без удовольствия слушаю, чему же радуется она.

Она говорит:

– Больше всего я рада приключениям.

И смотрит на меня. На меня?

V. Йорг

Из-за моего ворчания никто не хочет спать со мной в одной комнате. А поскольку и с Йоргом в одной комнате никто спать не хочет, нас с Йоргом селят вместе. Это называется демократия.

Раз уж речь опять о Йорге, ты наверняка догадываешься, что эта история и о нем. Мы с Йоргом осматриваемся в спальне, и, пока я размышляю о нем, дожидаясь ответа на вопрос, на нижнем или верхнем ярусе кровати он хочет спать, расскажу о нем кое-что еще.

С Йоргом почти никто не хочет иметь дела. Йорг проводит перемены наедине с бутербродами. С Йоргом никто не договаривается встретиться после уроков. А когда мы работаем в группах, учителя предусмотрительно распределяют Йорга в одну группу с теми, кто не станет его доставать.

Просто Йорг – как бы лучше выразиться… Не такой, как все. Только, пожалуйста, не пойми меня неправильно! Разумеется, все мы разные, бла-бла. Даже те, кто старается походить на других, одинаково одевается, слушает такую же музыку, занимается дурацкими командными видами спорта и все в таком духе, – даже они отличаются друг от друга.

Йорг тоже особенный, не такой, как все, но окружающие делают его еще нетаковее, понимаешь? Прости, мне приходят в голову только вымышленные слова.

Будь ты хоть полным тупицей или семи пядей во лбу – да каким угодно, – это никого не должно интересовать. Но всегда найдутся те, кому до всего есть дело. Не из любопытства, а от желания докопаться. Твои родители бедняки? Ты жертва. Олигархи, унаследовавшие обувную фабрику? Жертва. (Хотя беднякам, честно говоря, не везет чаще.) Все бы ничего, пока кто-нибудь не раздует из этого проблему. Не выставит тебя плохим. Не пожелает тебе зла.

Иногда хватает ничтожного повода. Ляпнул что-то не то в неподходящем месте – и прощай, счастливая школьная пора. А потом глотаешь обиду, терпишь, ревешь дома и от страха все меньше говоришь и делаешь – только бы не наделать еще больше «ошибок», с тобой беседует психолог, ты кое-как перебиваешься, а потом начинаешь новую жизнь в другой школе или другом городе – жизнь, где тебя больше не делают нетаковее всех, где вокруг люди, которые не выискивают в тебе недостатки, то есть настоящие друзья; со временем, возможно, обзаводишься семьей и двумя дочерьми, называешь их Лизой и Леной или еще каким-нибудь двусложным именем на «Л», селишься в доме на окраине крупного немецкого города, в пятьдесят пять досрочно выходишь на пенсию и эмигрируешь в Испанию сажать киви, доживаешь до ста и помираешь в кругу родных, облизывая мороженое.

Йорг наконец определился насчет двухъярусной кровати и говорит, чтобы я решал, кто где спит. Перед этим он без преувеличения две минуты таращился на кровать и произнес это таким тоном, будто это – важнейшее решение в его жизни.

Конечно, такое поведение может показаться тебе странным. К чему