Читать книгу "Добыча - Таня Джеймс"

Юсуфа Мухаммеда, генерала и предателя, недавно казненного через удушение.

– Никакой связи, – говорит Аббас.

– Но, полагаю, ты знаком с другим предателем. Твои игрушки были очень популярны у бегум, на которую он работал. И теперь мы знаем почему. Она и евнух были в кармане у этого термита, Наны Пхаднависа. Я никогда не пойму, как кто-то может доверять маратхам. Не так ли, Муса?

– Действительно, такова их природа, – говорит Европеец (с арабским именем?) на удивительно безукоризненном каннада[8]. – Даже маратх не будет доверять маратху.

Типу поднимает палец. Появляется еще один слуга, который несет деревянную лошадку с раскрашенным Типу Султаном на спине.

Аббасу становится плохо.

– Это ты сделал? – спрашивает Типу Султан.

– Да, Падишах.

Типу вращает рукоятку, изучая галоп. Аббас ловит взгляд Европейца Мусы, который смотрит не на скачущую лошадь, а на Аббаса.

– Лошадь бежит не так, – категорично заявляет Типу. – У тебя задние и передние ноги двигаются в тандеме, как у собаки. А когда лошадь скачет галопом, ее копыта касаются земли в разные моменты. Я эксперт по лошадям благодаря отцу, хвала его памяти. Он мог бы написать трактат о лошадях, превосходящий сочинение Ксенофонта.

– Прости меня, Падишах.

– Второе твое преступление состоит в том, что ты сделал из меня чучело, – Типу указывает на деревянную фигурку себя. – Ты изобразил мои ноги до смешного короткими. Это преступление карается смертью. Вообще, что угодно карается смертью, если я так скажу.

Аббас пробует молить о пощаде, но слова застревают у него в горле. Колонны начинают раскачиваться.

– Несмотря на твои проступки, – продолжает Типу, – я заметил твой потенциал. Как и мой французский друг. Это Муса Дю Лез, величайший изобретатель Франции. Он согласился работать с тобой над созданием первого в Майсуре механизма, – Типу делает паузу. – Ты киваешь, но не понимаешь. Муса?

– Представь большую подвижную игрушку, – говорит Муса Дю Лез на каннада. Аббас хлопает глазами, изо всех сил стараясь не кивать.

– Так мы никогда не закончим, – говорит Типу. – Принеси мушкет.

Дю Лез распрямляет свои длинные ноги. Слуга подает ему винтовку, и на мгновение Аббас чувствует, как призрак пули пронзает ему грудь.

– Подождите… – говорит он, поднимая руки.

Но Дю Лез разворачивает винтовку, приглашая Аббаса внимательно рассмотреть орнамент на прикладе.

– Et voilà, – возвышаясь над ним, Дю Лез указывает на крошечного бронзового человечка, придавленного крошечным бронзовым тигром.

Детали фигурок выполнены настолько великолепно, что Аббас может различить сапоги и шляпу, эти характерные признаки европейца.

– Мы с тобой создадим вот это, – говорит Дю Лез. У него баритон и исключительно несвежее дыхание. – Из дерева и в натуральную величину.

– Я хочу, чтобы он был таким же высоким, как Муса Дю Лез, – продолжает Типу. – И хочу, чтобы зубы впивались в шею неверного, – Типу указывает на точные координаты на собственном горле, добавляя, что механизм должен также издавать рычащий звук. – А еще музыка. Будет очень забавно, если игрушка сможет играть музыку.

Типу и Дю Лез обсуждают, что это должна быть за музыка. Аббас изучает орнамент, пытаясь представить музыканта, сидящего внутри тигра и, возможно, играющего на флейте…

– Через шесть недель будет празднество с презентацией тигра публике, – завершает Типу. – Я жду от вас совершенства.

– Évidemment[9], Падишах. Меньшего я бы и не предложил.

– Что дальше, Раджа-хан?

Слуга в тапочках наклоняется, чтобы заговорить:

– У вас встреча с уполномоченными совета по торговле…

– Со всеми девятью? – спрашивает Типу.

– Со всеми девятью, Падишах. Потом встреча с ракетным мастером.

– Аллах милосердный. У меня сны были поинтереснее, – облокотившись на колено, Типу поднимается. – Ты еще тут? – обращается он к Аббасу, который завис на краю ковра, ожидая, пока его отпустят. – Ах, да, – Типу кивает Раджа-хану, и тот достает из кармана маленький шелковый кошелек. Другой слуга передает кошелек от Раджа-хана Аббасу.

– Отнеси это своему отцу, – говорит Типу, – в знак признания его верности.

Аббас принимает кошелек обеими руками и благодарит Падишаха за его безграничную щедрость. Кошелек, расшитый золотом, с эмблемой тигра, тяжестью лежит на его ладони.

– Я кое-что заметил, – говорит Типу. – Ты не спросил меня о Хвадже Ирфане. Разве тебе не любопытно?

Вопрос звучит невинно, он предлагается как открытая рука, готовая сокрушить.

– Я думал, он был наказан, Падишах.

– Наказан, – сухо повторяет Типу. – И какого наказания, по твоему мнению, заслуживает тот, кто ел мою соль и носил мои шелка и поступил так вероломно?

– Мне не дано этого знать, Падишах.

– Умный мальчик. Однако большинство людей не так умны, как ты. Так что если кто-то будет настолько глуп и спросит тебя, что я сделал с Хваджа Ирфаном, ты ответишь, что я сказал: кто такой Хваджа Ирфан?

Наконец Типу кивком головы освобождает Аббаса. Аббас склоняется в поклоне и, шаркая ногами, пятится через весь павильон, как будто идет по такой узкой доске, что не может развернуться, а только ступать шаг за шагом задом наперед.

* * *

Когда Аббас нашел зонтик с головой тигра, он не мог не взять его в руки, чтобы изучить мастерство изготовления ручки. Особенно ему понравилась впадина тигриной пасти, клыки, похожие на шипы. Он погрузил кончик пальца в пасть и что-то нащупал. Не задумываясь, вытащил плотно свернутый лист бумаги, а затем тут же засунул его обратно. Живот скрутило.

– Что это? – спросил отец.

Аббас обернулся, прижимая зонт к груди.

– Ты о чем?

Отец вырвал зонтик у него из рук и вытащил из углубления свернутую бумагу. Пальмовый лист. Развернул, пробежал глазами, лицо потемнело. Бумага была плотно набита текстом, размашистые буквы свисали со строчек.

– Маратхи, – произнес отец мертвым шепотом.

– Мы не знаем, что там написано.

Отец свернул записку и затолкал обратно в пасть тигра. Взял с полки шаль и намотал ее на зонтик.

Аббас рысью бежал за ним по улице:

– Позволь мне его оставить, он вернется в любой момент.

Отец ускорил шаг:

– Кто он тебе? Никто.

– Он мой друг! – кричал Аббас вслед отцу, не уверенный, что это правда, что Хваджа Ирфан назвал бы его так же.

Отец сошел с дороги и, не глядя сыну в глаза, обхватил его за шею и притянул к себе, словно собираясь обнять.

– Ты хочешь жить, – спросил он тихо, – или ты хочешь друзей?

Вопрос, прикосновение – они ошеломили Аббаса. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этот мир, который ставит его перед таким выбором.

Не сказав больше ни слова, отец ушел, сжимая зонт, как оружие, готовое выстрелить в его руках.

* * *

Дю Лез уверенными шагами выходит из дворца, Аббас отстает на почтительное расстояние. Небо затянуто тучами. Небо, которое он едва не потерял.

На