Читать книгу "Как почти честно выиграть выборы - Ник Чизмен"

оружия в руки лидеров, у которых зачастую не осталось ни моральных, ни экономических опор. В то же время Советский Союз содержал несколько «ручных режимов» и авторитарных правителей в Восточной Европе, что часто выливалось в жестко доминирующую однопартийную систему, в которой оппозиция подвергалась яростным репрессиям, а политическое поле было под тотальным контролем.

Страны Латинской Америки первыми из этих государств совершили рывок в сторону демократии в конце 1970-х и в течение 1980-х годов, подогреваемые аналогичными процессами в своих бывших метрополиях – Испании и Португалии. К 1990-м лед холодной войны начал таять, и к странам Восточной Европы подкатила третья волна демократизации, как ее назвал политолог Сэмюэл Хантингтон[18]. С одной стороны, внутренний распад Советского Союза привел к краткому моменту американской гегемонии, когда казалось, будто демократия и капиталистический рынок одержали верх над однопартийными государствами и социалистической экономикой. С другой стороны, западных людей начали беспокоить проблемы, не затрагивающие их лично (например, экология и права человека), и растущая популярность этих «постматериалистических» ценностей сделала избирателей более чувствительными к внешнеполитическому курсу их правительств [19]. В то же время Всемирный банк и Международный валютный фонд – крупные межнациональные финансовые институты, у которых в долгу были многие авторитарные лидеры, – начали использовать свои рычаги, чтобы способствовать реформам «ответственного управления». Они стремились перезапустить экономики данных стран, чтобы обеспечить себе выплату долгов.

Все вместе эти тенденции поменяли международную политическую арену, пусть и на краткий миг. Теперь как в Африке, так и в Восточной Европе авторитарные режимы, нуждавшиеся в международной поддержке, оказались гораздо восприимчивее к общественной критике. Она звучала и раньше, однако не находила большого резонанса. По мере того как росло внутреннее давление в сторону открытия политических систем, народное недовольство привело к формированию гражданских групп, выступающих за политические реформы, и массовых протестов. У многих авторитарных правительств не хватало силовых ресурсов, чтобы подавить эти движения. Не было и экономических инструментов, чтобы склонить их к сотрудничеству. В итоге им пришлось смириться с некоторой степенью демократизации в ее самой распространенной современной форме: многопартийных выборов. Со временем даже отъявленные диктаторы, такие как Зин аль-Абидин Бен Али[20] в Тунисе, начали организовывать выборы, внешне напоминающие демократические.

В результате на сегодняшний день проводится больше многопартийных выборов, чем когда-либо в истории[21]. Со среднего показателя 30 в год в начале 1950-х их количество постоянно растет; особенно этот рост ускорился в 1990-е, с политической либерализацией Африки южнее Сахары. Сегодня каждый год происходит около 70 общенациональных голосований – их количество выросло более чем в два раза за прошедшие 13 лет (см. Приложение 3)[22]. Важно отметить, что этот рост не ограничен рамками одного региона или одного типа государства. Общегосударственные голосования охватили практически весь мир. Единственным регионом, где количество выборов в 2012 году было ниже, чем в 1946 году, оказалась Латинская Америка.

Распространение многопартийных выборов существенно изменило политический контекст, в котором автократы борются за сохранение власти. Тридцать лет назад целью типичного диктатора было избежать выборов, сегодня его цель – избежать поражения на выборах. Людям кажется, будто сегодня жизнь автократов неслыханно тяжела, но это представление базируется на негласном допущении, будто выиграть выборы сложнее, чем запретить их.

Есть немало причин считать, что сохранение власти в условиях избирательного процесса должно трудно даваться авторитарному руководству. Начать с того, что автократов редко почитают в народе за объединение нации. За время правления они, как правило, успевают оттолкнуть своими политическими решениями существенную часть общества. Беглый взгляд на реформаторские движения, которые положили конец африканским однопартийным режимам в начале 1990-х, хорошо иллюстрирует этот вывод. Практически все протесты состояли из людей, побитых, разочарованных либо пораженных в правах правительством за предыдущие 30 лет[23]. То же самое можно сказать о других регионах, где оппозиция деспотизму опиралась не на единую идеологию или платформу, а на общий протест против лидера страны и того, что он натворил, пока был у власти.

В то же время разрушение старой системы авторитарного правления – военной, однопартийной или личной диктатуры – также предполагает некоторую слабость элит. А значит, когда внедряются многопартийные выборы, реформисты и оппозиционеры зачастую находятся на подъеме. Далее СМИ начинают освещать долгожданную избирательную кампанию в том ключе, что текущая власть обречена на проигрыш, поскольку не способна вписаться в современный демократический ландшафт. Было бы заманчиво считать, что удержать авторитарную власть стало сложнее, но, как показывает история, в основном это не так. Напротив, авторитарные правительства демонстрируют крайнюю живучесть. Они способны «побеждать» на выборах даже в условиях низкой популярности.

Во многих случаях выборы проводились без сопутствующих политических реформ, оставив автократам все рычаги в своих политических системах. В свою очередь, законные и не очень преимущества нахождения у власти, к которым привел подобный расклад, поставили перед оппозицией практически невозможные барьеры на пути к конкуренции. Фактически в тех странах, которые мы окрестили фальшивыми демократиями, голосования очень редко приводят к переходу власти[24]. Напротив, в подавляющем большинстве голосований побеждает текущий лидер государства[25]. Можно сказать, на наших глазах наступила эпоха, в которой лишь небольшой процент выборов заканчивается политическими переменами[26].

Можно посмотреть на ситуацию с другой стороны. Многие страны, фигурирующие в этой книге, не дошли до светлого момента качественной демократии, чтобы потом низвергнуться в пучину авторитаризма. Наоборот, в большинстве случаев это был банальный переход от одной формы автократии к другой. Следовательно, о части государств в этой книге правильнее говорить в терминах укрепления или построения демократии, а не ее защиты или спасения.

Это важный момент, поскольку он помогает объяснить, почему демократическая консолидация забуксовала в самых разных регионах мира. Большинство стран нельзя назвать ни полными диктатурами, ни укоренившимися демократиями – они находятся в спектре между этими полюсами. Тем не менее электоральные преимущества, которыми пользуется правящая партия, отражают лишь половину картины. Дело не только в том, что введение многопартийной системы часто неспособно поменять политическую иерархию. Еще бо́льшая проблема заключается в том, что новые правила позволяют текущей власти упрочить свои позиции. Придавая политической системе легитимности, выборы открывают текущему руководителю доступ к международной финансовой помощи. Формально удовлетворяется одно из главных требований оппозиции и гражданских движений, но вместе с тем авторитарный режим продлевает свою жизнь. Вот почему мы обнаруживаем, что диктатуры, проводящие жестко контролируемые голосования, оказываются прочнее, чем те, что не ответили на вызов времени[27].

Другими словами, пока политический процесс находится в стальной руке автократа, его режим имеет больше шансов на выживание при условии проведения выборов и их фальсификации, чем при полном отрицании выборов. На этой