Читать книгу "Иди за рекой - Шелли Рид"

а еще старое школьное платье бордового цвета, которое мне давно мало, и обыкновенность моих прямых каштановых волос, с воскресенья не мытых.

В общем, я замедлилась. И, будто прикрепленный ко мне невидимой ниточкой, он замедлился тоже. Я еще сбавила скорость, и он сбавил, он теперь едва двигался. И наконец совсем остановился. У меня больше не было выбора – пришлось сделать то же самое, и вот мы оба стояли, как две дурацкие статуи, посреди Мейн-стрит.

Я чувствовала, что он стоит на месте ради шалости. Я вся обмерла от страха, нерешительности и сбивающих с толку первых раскатов желания. Об этом парне я знала всего несколько минут и меньше квартала, а у меня из‐за него уже все внутренности вертелись, как камешки на дне бурной реки.

Я не услышала ни пухлой жены доктора, ни стальных колес ее детской коляски, которые нагоняли меня сзади. Когда миссис Бернет и ее ребенок возникли рядом со мной, пытаясь сманеврировать и меня объехать, я подпрыгнула, как перепуганная белка.

Миссис Бернет с подозрением улыбнулась, и ее выщипанные тоненькие брови вскинулись в невысказанном вопросе, а вслух она только бросила короткое:

– Тори.

Меня едва хватило на то, чтобы вежливо кивнуть, – я и имя малыша напрочь забыла, и не подумала протянуть руку и ласково потрепать его светлые волосы.

Незнакомец проворно отшагнул в сторону, давая миссис Бернет пройти. Она с любопытством оглядела его с ног до головы и едва заметно улыбнулась, когда он коснулся пальцами козырька и произнес: “Мэм”. Потом она оглянулась на меня, наморщив лоб, будто пытается разгадать загадку, и наконец отвернулась и вразвалочку пошагала дальше в направлении центра.

Мы и в самом деле были загадкой – я и этот парень. Загадка звучала так: у кого, если связать их одной нитью, и судьбы тоже связаны? Ответ: у двух марионеток в общей связке.

– Виктория, – сказал он с небрежностью старого знакомого, обернувшись и посмотрев мне прямо в глаза, – вы что ж, преследуете меня?

По-видимому, он решил, что теперь его очередь острить, и собственная шутка развеселила его не меньше, чем то, что он чуть раньше ошибочно принял за мою.

Я что‐то забормотала, как ребенок, укравший монетку, и наконец смогла выговорить короткое:

– Нет.

Он скрестил загорелые руки на груди и ничего не сказал. Я не могла понять, над чем он размышляет – над собственным вопросом или надо мной, а может, над случайностью этого мгновенья.

Когда мне стало уже невыносимо в этом молчании, я с притворным самообладанием расправила плечи и спросила:

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я просто внимательный, – сказал он.

Прозвучало грубовато, но в то же время как бы и скромно.

– Виктория, – повторил он – медленно, будто ради одного только удовольствия от прокатывания слогов по языку. – Имя прям для королевы.

Его обаяние было сильнее, чем растрепанный вид, и, как бы отчаянно я ни старалась скрыть свои мысли, он наверняка их угадал. Темные глаза протянули мне приглашение прежде, чем он успел произнести его вслух.

– Хотите пойти со мной? В смысле, прямо вот тут? – Он указал на место рядом с собой. – По-людски?

Я замялась, потому что – да, я хотела пойти рядом с ним, но что‐то меня удерживало – не то приличия, не то неподдельная подростковая стеснительность. А может, дурное предчувствие.

– Нет, спасибо, – сказала я. – Я не могу… В смысле… Я же даже не знаю, как вас…

– Уил, – перебил он меня, я даже не успела спросить. – Уилсон Мун.

Он позволил своему полному имени какое‐то время позвенеть у меня в ушах, а потом приблизился ко мне с протянутой рукой:

– Очень приятно с вами познакомиться, мисс Виктория.

Внезапно он стал очень серьезным и ждал, чтобы я шагнула в пространство между нами и дала ему руку.

Я в смущении помедлила, а потом присела в реверансе. Не знаю, кто из нас удивился сильнее. Я не делала реверансов с тех пор, как была совсем маленькой и ходила в воскресную школу, но это было единственное движение, которое в панике пришло мне в голову, уж слишком страшно было дотронуться до его руки. Я тут же почувствовала себя ужасно глупо и приготовилась, что сейчас он надо мной засмеется, но этого не произошло. Его улыбка растянулась на все лицо – стала широкой, яркой и искренней, но уж никак не насмешливой. Он с пониманием дела кивнул, опустил руку, сунул ее в карман грязного комбинезона и замер рядом со мной.

Тогда, застыв неподвижно под его пристальным взглядом, я понятия об этом не имела, но со временем узнаю, что Уилсон Мун воспринимает время и большинство других явлений совсем не так, как обычные люди. Он никогда никуда не спешил, не волновался, что время тратится впустую, и затянувшееся молчание между двумя людьми не считал неловкой пустотой, которую необходимо наполнить болтовней. Он редко задумывался над будущим, а уж о прошлом размышлял и того реже, зато текущий момент зачерпывал обеими руками – и восхищался каждой его мельчайшей подробностью, не извиняясь и не чувствуя, что должно быть по‐другому. Ничего этого я не могла знать, когда стояла как вкопанная на Мейн-стрит, но мне еще предстояло постичь его особую мудрость и со временем воспользоваться ею, когда она окажется мне совершенно необходима.

Так что – да, я передумала и приняла приглашение в тот октябрьский денек пройтись по Мейн-стрит бок о бок с парнем по имени Уилсон Мун, который перестал быть для меня незнакомцем.

Хотя весь наш разговор сводился к шуточкам и прогулка вышла короткой, к тому моменту, когда мы дошли до постоялого двора и поднялись по ветхим ступенькам крыльца, обоим не хотелось расставаться. Я топталась рядом с ним на разбитом пороге, и сердце в груди неслось как угорелое.

О себе Уил почти ничего не сказал. Даже когда я спросила, пишется ли “Уил” с одной “л”, раз это сокращение от “Уилсон”, он только пожал плечами и ответил:

– Как угодно.

Единственное, что я в тот день узнала о Уилсоне Муне, это что он работал на угольных шахтах в Долоресе и сбежал.

– Просто вдруг разом все осточертело, – объяснил он. – Как будто голос в голове сказал: “Уходи, сейчас же”.

Вагоны с углем, предназначенные для узкоколейки Дуранго – Сильвертоун, были, как он рассказал, уже нагружены и готовы к отправке, раздался свисток поезда, и Уил воспринял это как призыв – долгий, пронзительный, настойчивый. Он знал лишь одно: эти вагоны отправляются в какое‐то совсем другое место. И когда