Читать книгу "Долгая дорога домой - Дайни Костелоу"

вернуться в Париж как можно скорее они ночуют тут, наверху, а внизу пьют немецкие солдаты.

После ужина Розали и Мари-Жанна отвели детей в спальню и уложили всех троих в огромную кровать.

— Завтра будем дома, — пробормотала Элен, когда мать поцеловала ее на ночь.

— Да, завтра дома.

И под мерное поскрипывание кресла-качалки, в котором устроилась Мари-Жанна, усталые с дороги сестры заснули.

Когда они проснулись утром, мир за окном был белым и блестящим. Снегопад оказался не так силен, как опасался Эмиль, и снежное одеяло, укрывшее деревню и мерцающее на зимнем солнце, было толщиной всего в дюйм-другой. Ветер, такой жгучий накануне, стих, и вряд ли дорогу могло замести сугробами, так что Эмиль решил трогаться в путь незамедлительно. На февральском небе, холодном и голубом, не было ни облачка, и настроение у всей семьи стало получше, чем в первые дни путешествия.

Эмиль велел запрягать, и лошади стояли во дворе гостиницы, фыркая и пуская облака пара в морозном утреннем воздухе. А тем временем девочки, их мать и няня снова влезли в карету и устроились среди одеял. На этот раз они не стали закрывать шторки, и солнечные лучи согревали карету, хоть и едва заметно.

— А почему папа с нами не едет? — спросила Элен, увидев, что отец снова садится на лошадь. — Зачем ему ехать снаружи и мерзнуть?

Мать объяснила, подбирая слова:

— Так ему проще вовремя заметить впереди возможные проблемы.

— А какие могут быть проблемы? — не отставала Элен.

— В такую погоду надо принимать дополнительные предосторожности, — ответила Розали. — На дороге могут быть сугробы, упавшее дерево, другие экипажи, которые поломались или даже перевернулись в снегу. Все это нужно заметить заранее.

Элен подумала, что при такой медленной езде, какая была до сих пор, вряд ли они могут на что-то налететь. Но не успела она сказать это вслух, как заговорила Кл ариса:

— Он смотрит, чтобы на нас не напали. Говорят, что в Париже люди по-прежнему голодают и путешественникам может грозить опасность. Их могут зарезать за кусок хлеба.

— Клариса, не говори глупостей! — резко оборвала ее мать, бросив тревожный взгляд на забившуюся в угол Луизу.

— Но это правда, мама! — горячо возразила Клариса. — Я слышала, как хозяин гостиницы советовал папе опасаться горожан. Они даже котов и крыс сейчас едят. Крысы — фу! Я бы не стала есть крысу, даже умирая от голода.

Хватит, Клариса! — одернула ее Розали. — Не хочу больше тебя слушать.

Клариса замолчала, но, поймав взгляд Элен, губами беззвучно произнесла слово «крыса» и состроила рожицу.

— Нам правда, когда приедем домой, придется есть крыс, мама? — спросила Луиза.

— Разумеется, нет! — ответила мать.

— Это хорошо. — И Луиза зарылась в одеяла поглубже.

— Они могут угнать наших лошадей, — зашептала Клариса Элен, — чтобы съесть…

Но мать нахмурилась, глядя на старшую дочь, и та не стала развивать тему.

В окно заглянул Эмиль.

— Как вы тут? — спросил он.

— Готовы ехать, — ответила ему жена.

Он дал команду, и карета медленно, постукивая на неровностях, двинулась к выезду со двора гостиницы на дорогу, ведущую к Парижу.

Розали зашторила окно, и все приготовились вытерпеть последние несколько миль неудобного путешествия. Элен, на этот раз сидевшая возле Мари-Жанны, думала над словами Кларисы. Она поняла, что Париж может оказаться совсем не таким, каким она его помнила, и ей стало страшновато. Одна горничная в Сент-Этьене, Анна-Мари, говорила про осаду, расписывая ее во всех подробностях, которые ей подсказывало богатое воображение:

«И вот с места мне не сойти, мадемуазель Элен! Робер, мой брат, он там был. Люди говорят, скелеты ходячие, просто скелеты! А прусские солдаты знаете какие бывают? Они детей едят. Варят и потом едят».

У Элен глаза на лоб полезли, а Анна-Мари, чувствуя, какое производит впечатление, понизила голос до леденящего шепота:

«А еще говорят, что у некоторых солдат по две головы! Все потому, что пруссаки эти совсем не такие, как мы, французы, и уж конечно ни одной девочке к ним и на милю подходить нельзя. А Робер говорит…»

Но дальнейших сведений из этого источника Элен не получила, потому что в комнату вошла Мари-Жанна, которая по блеску глаз Анны-Мари и страху на лице Элен немедленно оценила ситуацию и, послав горничную заниматься делами, сама всеми силами постаралась успокоить девочку.

В какой-то мере няне это удалось, особенно что касалось мифа о двух головах и пожирании детей. Ужас перед услышанным несколько ослабел, хотя все равно Элен было непонятно, какая опасность может грозить девочке за милю от пруссака. У них такое острое зрение? И почему только девочкам? Пруссаки их ненавидят сильнее, чем мальчиков?

Боясь ответов, Элен не стала задавать вопросов.

Карета катилась, постукивая, своей дорогой, и Элен смотрела на уползающий назад пейзаж. Все было не так, как ей помнилось, а совсем незнакомо и страшновато. В окрестных деревнях стояли покинутые дома и усадьбы: их владельцы сбежали в Париж, когда пришли немцы, и в захваченных домах разместились войска. Элен глядела, побледнев от страха, на блиндажи и укрытия, соединенные длинными ходами сообщений, превратившие деревни в одну длинную ленту укреплений.

— Мама, — позвала она шепотом, почему-то не решаясь говорить вслух. — Почему все деревни полны солдат? Это пруссаки?

Мать, плотно сжав губы, кивнула, и Клариса тихо вскрикнула:

— Ой, нас же всех убьют!

— Клариса, спокойно, — оборвала ее Розали. — Война окончена, нам нечего бояться. У твоего отца в кармане разрешение на поездку.

Но собственный страх ей не удавалось подавить до конца, тем более когда вблизи городских стен она увидела причиненные войной разрушения. Исчезли дома и деревья, снесенные, чтобы облегчить оборону Парижа — дать большим пушкам на стенах города широкий сектор обстрела, — и остались уродливые пни да груды щебня. Во многих местах сама дорога, по которой ехала карета, исчезла полностью, и приходилось продвигаться с черепашьей скоростью по неровной каменистой земле, рискуя в любой момент потерять колесо и даже перевернуться.

Карета подпрыгивала, раскачиваясь, на замерзших колеях, и Элен, крепко держась за руку Мари-Жанны, со страхом наблюдала картины опустошения. Впечатление разрухи усиливалось снежной пеленой, скрывшей все цвета местности, сделавшей из нее черно-белую гравюру на фоне грифельно-серого неба.

Больше никто по дороге в этот день не ехал, и жутковатую тишину нарушал лишь звук движения экипажа. Поэтому Эмиль сразу заметил идущий навстречу конный отряд и дал сигнал кучеру Пьеру его пропустить. В блаженный миг, когда прекратилась качка и подпрыгивание кареты, Элен, выглянув в окно, увидела приближающихся конников, услышала цокот копыт по замерзшей дороге.

Возглавлявший отряд офицер приказал остановиться и подъехал к отцу,