Читать книгу "«Спаса кроткого печаль…». Избранная православная лирика - Сергей Александрович Есенин"

пророком и говорить такие слова, чтобы… за душу брало. Я из Исайи целые страницы наизусть знал…»

…И мыслил и читал я

По Библии ветров,

И пас со мной Исайя

Моих златых коров.

Книга пророка Исайи воистину поэтична и яростна — это один из самых жёстких в обличениях пророков. Но Есенин верил, что даже с ним он в состоянии был бы найти общий пророческий язык — по одному же лужку гуляем.

Цикл религиозных поэм Есенина о революции выказывает безусловную осведомлённость Есенина в молебных песнопениях, в жанрах гимнографической поэзии — таких как тропарь, канон, псалом, акафист.

Происходящее он воспринял как Божественное откровение.

…О, я верю — знать, за муки

Над пропащим мужиком

Кто‐то ласковые руки

Проливает молоком.

Он пишет «Октоих» — «маленькую поэму» о революции случившейся и грядущей. Зачин её являет во всей полноте настроение Есенина той поры:

О родина, счастливый

И неисходный час!

Нет лучше, нет красивей

Твоих коровьих глаз…

Не менее поразителен финал поэмы:

…Вострубят Божьи клики

Огнём и бурей труб,

И облак желтоклыкий

Прокусит млечный пуп.

И вывалится чрево

Испепелить бразды…

Но тот, кто мыслил Девой,

Взойдёт в корабль звезды.

В последней строке Есенин говорит о Фаворском свете, знаменующем обетование грядущих человеческих судеб. Свет этот на иконах «Преображение Господне» почти всегда изображается как звезда над Спасителем.

Но здесь различимо ещё и пророчество о выходе человека в космос: млечный пуп прокусят и сядут в корабль — благословясь при этом именем Пречистой Девы.

Как мы теперь знаем, этот юноша двадцати одного года от роду в очередной раз вовсе не ошибался. Удивительная, с прекрасными коровьими глазами, родина всё‐таки выкатит в космос свой корабль.

«Созвездий светит пыль / На наших волосах…» — можно подумать, что это откуда‐то из ещё не написанных тогда фантастических повестей о первопроходцах, штурмующих космос.

А это — есенинский «Октоих».

Вослед за этой поэмой идут очередные есенинские религиозные творения, чьи названия уже говорят сами за себя: «Пришествие» (октябрь 1917-го) и «Преображение» (ноябрь 1917-го). Есенин верит, что случившееся социальное обновление имеет огромное, безусловно религиозное значение. В Россию нисходит Христос — и преображает её.

Есенин просит: «Господи, отелись!» — и значение этих слов стоит понять: он просит Господа снова воплотиться, получить новое земное тело — о-тел-иться.

Одновременно в есенинской поэтике возникает важная тема, которую мы не вправе обойти.

Это старообрядчество.

3 января 1918 года Есенин весь вечер проводит в гостях у поэта Александра Блока. По итогам встречи Блок запишет — посчитает важным! — что говорил ему гость.

Судя по блоковской записной книжке, Есенин осмысленно вводит Блока в заблуждение, заявив о себе, что он происходит «из богатой старообряд[че]ской крестьянской семьи».

Зачем Есенину понадобилась мифическая старообрядческая семья — а значит, и весь род, уходящий в староверство?

Тема эта вовсе не случайна.

Основания у есенинского желания быть наследником староверов куда более глубокие, чем может показаться.

Несколько человек видели, как после Февральской революции и ещё до Октябрьской всякий раз, приходя в редакцию газеты «Дело народа», Есенин читал книгу Афанасия Щапова «Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII века».

Казалось бы, в редакции обсуждают минувшую революцию и грядущие не менее важные дела. А он — читает. Причём именно эту книгу, а не, скажем, «Капитал» или кипы газет, которые наперебой рассказывают о текущем моменте, в котором не мешало бы разобраться.

Нет, ему надо было про раскол. Какие ответы он там искал?

Масштабы раскола, последовавшего за реформой Никона, были колоссальны, но едва ли в полной мере осознаны государством и просвещённой частью общества.

По итогам раскола огромные массы русского населения перестали воспринимать монаршую власть и, увы, «казённую» церковь в качестве всецело легитимного института.

Волна эта, набирая мощь, захлестнула два последующих столетия и обернулась в итоге несколькими революциями.

Есенин знал о том, с чего началось свершавшееся в России.

Тогда эта связь была очевидной настолько, что не нуждалась в проговаривании.

В маленькой революционной поэме «Отчарь» Есенин прямо объявлял:

…Заря — как волчиха

С осклабленным ртом;

Но гонишь ты лихо

Двуперстным крестом…

Блоку не нужно было ничего объяснять. В поэме «Двенадцать», в последней её строке, красноармейцев ведёт «Исус Христос». Блок использовал староверческое написание имени Сына Божия.

Такое же написание использовал Есенин в сочинённом им в то же время большом стихотворении «Исус Младенец».

Революционные поэмы Есенина порой ошибочно трактуются как богоборческие, что совершенно не так. Это поэмы, восславляющие Господа истинного, не казённого. Это возвращение к исконной русской красоте, к её предначертанному Христову пути. Именно отсюда есенинская радость той поры.

Вне зависимости от того, как мы из дня сегодняшнего видим позицию Есенина тех лет, очевидно одно: он воспринимал национальное освободительное движение народа как борьбу с Антихристом.

В том числе, и это особенно важно, с антихристианским западничеством, которым, по есенинскому мнению, было тронуто правление последней династии.

В поэме 1918 года «Инония» (что означает — иная страна, страна иной, новой веры, под которой подразумевается, конечно же, Россия) Есенин напишет:

И тебе говорю, Америка,

Отколотая половина земли, —

Страшись по морям безверия

Железные пускать корабли!

По морям, обратите внимание, «безверия»!

Истинная же вера, по Есенину, здесь, у нас. И Христос явится к нам не на американском железном корабле, а на нашей кобыле:

Радуйся, Сионе,

Проливай свой свет!

Новый в небосклоне

Вызрел Назарет.

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера — в силе.

Наша правда — в нас!

* * *

Ещё 1917‐м — когда ветры сияли и льды трещали, когда есенинское сердце радостно колотилось и глаза были распахнуты — откуда‐то, подспудная, вновь явилась та же тема, о которой вроде бы он всё высказал ранее:

Свищет ветер под крутым забором,

Прячется в траву.

Знаю я, что пьяницей и вором

Век свой доживу.

……………………….