Читать книгу "Святые в истории. Жития святых в новом формате. XX век - Ольга Петровна Клюкина"

том же году внезапно умер его отец в возрасте всего сорока восьми лет. Чтобы помогать матери и сестрам, Иван на время учебы устроился работать писарем в канцелярии академии за девять рублей ежемесячного жалования и весь свой заработок отправлял в Суру.

Как и многие его однокурсники, Иван Сергиев мечтал после окончания учебы стать христианским миссионером где-нибудь в Америке, Китае или в Сибири. Несколько раз он видел один и тот же загадочный сон: огромный храм, и он, священник, проводит в нем богослужение. Вот только как узнать, в какой части света находится храм, на который ему указывал Сам Господь? Как выяснилось, недалеко от Петербурга, на острове Котлине в Финском заливе. Впервые оказавшись в Кронштадте и увидев собор во имя святого апостола Андрея Первозванного, Иван Сергиев узнал храм из своих снов.

Пророчество стало сбываться после знакомства с настоятелем храма, протоиереем Константином Несвицким, который по старости собирался выходить на пенсию. В храме освобождалось место священника, и настоятель надеялся принять на него того, кто возьмет замуж его дочь. Иван Сергиев и Елизавета Несвицкая познакомились, а вскоре и обвенчались.

10 декабря 1855 года в кафедральном соборе Петра и Павла в Санкт-Петербурге Иоанн Сергиев был рукоположен в сан диакона, а 12 декабря состоялась его хиротония в сан иерея, после чего он получил назначение в штат Кронштадтского Андреевского собора третьим священником. Отец Иоанн прослужил в Андреевском соборе 53 года, вплоть до своей кончины.

Оказалось, для миссионерских подвигов вовсе не обязательно ехать в дальние края: жители Кронштадта знали о Христе не больше, чем туземцы в Африке или в Южной Америке, да и нравы здесь царили почти что дикарские.

«Город этот военный – здесь на каждом шагу встречаешь военных, матросов, мастеровых из гавани и проч. Матросы, большую часть времени проводящие в море на своих судах, попав на берег, стараются использовать свое свободное время во всю ширь, получить как можно больше удовольствий. Поэтому здесь всегда можно было встретить на улице пьяных и слышать о многих безобразиях, – вспоминал отец Иоанн о первых годах своего служения в Кронштадте в беседе с сарапульскими священниками (она состоялась в городе Сарапуле 21 июля 1904 года). – С первых же дней своего служения мое сердце стало болеть при виде такой нехорошей и греховной жизни, и, естественно, явилось твердое намерение как-нибудь исправить этот пьяный, но хороший по своей душе народ».

Помимо пьяных матросов и женщин легкого поведения, в Кронштадте немало было и других сомнительных личностей: в середине XIX века город на острове являлся местом административной ссылки из северной столицы бродяг, нищих и «мелкостатейных» преступников.

Андреевский собор, Кронштадт. Дореволюционная открытка

После службы в храме молодой иерей Иоанн Сергиев шел в бедные районы Кронштадта и делал то, что было в его силах: покупал на свои деньги лекарства и одежду, помогал определить детей бедняков в бесплатные школы, увещевал их отцов-пьяниц. Случалось, отец Иоанн отдавал нищему, которого встречал по дороге, свои сапоги, а сам возвращался домой босиком.

Вера в Бога у отца Иоанна Кронштадтского была неразрывна с верой в человека, с неизбывной надеждой на лучшее в человеке.

«Встань, поднимись. Ты еще не так плох, как о себе думаешь. Бог укрепит тебя, – помолимся вместе», – говорил отец Иоанн тому, кто и сам-то давно на себя махнул рукой. И его вера, подвиг неустанного человеколюбия меняли судьбы людей.

Иерей из Андреевского собора быстро стал в Кронштадте местной достопримечательностью: его знали все полицейские, судебные приставы, чиновники городской управы – он вечно за кого-нибудь хлопотал и ходил по городу в окружении целой толпы нищих.

Дошло до того, что по распоряжению церковного начальства жалование отца Иоанна стали отдавать его супруге, иначе он мог раздать нищим все до последней копейки. Впрочем, вскоре молодого священника пригласили преподавать Закон Божий в Кронштадтском городском училище, и преподавательским жалованием он уже распоряжался по своему усмотрению, то есть без остатка раздавал.

Вскоре выяснилась еще одна из ряда вон выходящая подробность из жизни кронштадтского иерея Иоанна Сергиева: он взял на себя подвиг девства и не имел с женой супружеских отношений (супруги воспитали как своих детей двух дочерей сестры Елизаветы Константиновны Анны – Елизавету и Руфину).

«Лиза! Счастливых семей и без нас с тобой довольно, – говорил отец Иоанн жене, – а мы отдадим себя всецело Богу и ближним».

Елизавета Константиновна не сразу смирилась с этим решением, она даже обращалась с жалобой к Петербургскому митрополиту Исидору (Никольскому), который не раз вызывал отца Иоанна к себе и по разным поводам строго отчитывал.

В 1867 году отец Иоанн упоминает в дневнике о своих слезах после резкого приема у митрополита, а позже в 1890 году пишет: «Ни разу за тридцать лет он меня не встретил по-отечески, добрым словом или взглядом, но всегда унизительно, со строгостью и суровостью».

Даже в церковном служении в глазах церковного начальства и старших сослуживцев иерей Иоанн Сергиев не был безупречен: слишком беспокоен и «неровен». Отец Иоанн призывал прихожан причащаться не раз в год Великим постом, как все обычно делали, а как можно чаще. Молился он тоже «неровно» и чересчур по-своему – одни слова во время богослужения шептал и говорил протяжно, другие вдруг выкрикивал или произносил скороговоркой. Создавалось впечатление, будто во время литургии он лично, один на один разговаривает с Богом, и кому-то из церковного начальства это казалось недопустимой дерзостью.

Со временем манера отца Иоанна вести богослужение стала еще более эмоциональной. Вот как описывает ее петербургский юрист Анатолий Кони, не слишком благоволивший к кронштадтскому пастырю: «Когда стал читать Евангелие, то голос его принял резкий и повелительный тон, а священные слова стали повторяться с каким-то истерическим выкриком: „Аще брат твой спросит хлеба, – восклицал он, – и дашь ему камень… камень дашь ему!.. Камень! И спросит рыбы, и дашь ему змею… змею дашь ему!.. Змею! Дашь ему камень и змею!“ Такое служение возбуждало не благоговение, а какое-то странное беспокойство, какое-то тревожное чувство, которое сообщалось от одних другим».

Вокруг неугомонного отца Иоанна не было атмосферы благостного, расслабленного умиротворения – своим присутствием он будоражил совесть, мешал жить спокойно и беспечно.

«На первых порах, конечно, пришлось перенести мне много горя и неприятностей, но это не привело в упадок мой дух, а, напротив, еще сильнее укрепляло и закаляло для новой борьбы со злом», – сказал отец Иоанн Кронштадтский в «Автобиографической беседе с сарапульскими пастырями». Под этими словами нужно подразумевать и бесконечные проработки у церковного начальства, и домашние сцены