Читать книгу "Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи"

между волками и собой. Мне нельзя раствориться в них, иначе я не выживу. Жизнь волков полна опасностей. Большинство из них скоро умрут.

* * *

В следующий раз я смотрю на часы в полночь. Все это время я наблюдала за тем, как волки спят или ходят по загону, тщетно надеясь, что они завоют — один начнет, а остальные подхватят. Но, когда волки подвержены страху и тревоге, они не воют.

В коттедже одно большое помещение, где мы храним все мониторы и оборудование, к нему прилегают кухня и туалет, расположенные в задней части дома. Снаружи есть конюшня с тремя лошадьми. Эван и Нильс уже явно уехали в ближайший город, где они снимают жилье, — я так устала, что даже не помню, как попрощалась с ними, — а Зои, наш аналитик, спит на диване. Я должна была уйти еще несколько часов назад и сейчас наконец-то натягиваю свой зимний комбинезон.

Морозный воздух кусается. Я выезжаю из леса на змеящееся шоссе и еду около трех километров по северо-западной части национального парка Кернгормс, видя только маленькие сферы своих фар. Всю жизнь не люблю ездить на машине ночью, когда насыщенный разнообразием простор вокруг превращается в зияющую пустоту. Если остановиться и войти в нее, то окажешься в совершенно другом мире, наполненном дрожащей жизнью, светящимися моргающими глазами и шуршанием маленьких лап в подлеске. Я сворачиваю на извилистую дорогу поменьше, которая приводит меня в долину с Голубым коттеджем. Днем можно увидеть, что постройка из серовато-голубого камня с травянистыми загонами для выгула лошадей по сторонам находится между густым манящим лесом, расположенным к югу, и длинными голыми холмами к северу, на которых с приходом весны будут щипать траву благородные олени.

Свет в доме погашен, но теплится оранжевый огонек камина. Я снимаю свою экипировку, одну вещь за другой, и осторожно прохожу через маленькую гостиную к спальне, не своей. Она лежит в кровати неподвижно, просто фигура в темноте. Я забираюсь в постель рядом с ней; если она и проснется, то не подаст виду. Я внимаю ее запах, не изменившийся даже сейчас, такой же расхристанный, как и она сама, и нахожу в нем утешение. Мои пальцы утопают в ее белокурых волосах, и я позволяю себе заснуть, чувствуя защищенность в орбите своей сестры, которой судьбой предназначено быть из нас двоих более сильной.

2

«Бережно», — говорит он. Маленькие ручки крепко держат поводья. Она, такая крошечная, сидит верхом, такая крошечная, что конь наверняка ее сбросит.

«Бережно».

Он замедляет ее движения, ладонь лежит на ее спине, прижимая ее к шее животного.

«Почувствуй его. Ощути его сердцебиение внутри своего».

Жеребец не так давно был свободным, и вольный дух еще не выветрился из него, но когда она так обвивает его своим телом, бережно, бережно, как говорит отец, он успокаивается.

Я оседлала забор площадки для выгула лошадей и наблюдаю. Руки упираются в грубо оструганное дерево, под ногтем заноза. И я тоже сижу на том коне, я — моя сестра, прижавшаяся к теплому дрожащему сильному животному, и чувствую большую уверенную руку отца, которая придерживает меня, я — и отцовская рука тоже, я — и жеребец, и легкий груз у него на спине, и холодный металл в пасти.

«Всем божьим тварям известна любовь», — говорит отец. Я вижу, что объятие Эгги становится ласковым и горячим. Конь ее не сбросит.

Но голова жеребца поднимается в розовом вечернем свете; ветер принес ему запах, и он бьет копытами по земле. Я поворачиваюсь на заборе, чтобы осмотреть опушку леса.

«Тише», — говорит отец, успокаивая и коня, и дочь. Но мне кажется, уже поздно. Потому что я это уже увидела. Из леса смотрят два немигающих глаза.

Наши взгляды встречаются, и на мгновение я становлюсь волком.

В то время как позади меня сестра падает со вставшей на дыбы лошади…

Я просыпаюсь, в растерянности из-за сна, который снится часто, сна-воспоминания. Несколько мгновений я лежу в теплой кровати, перебирая в голове подробности, но приход дня нельзя отрицать — через окно струится свет, и мне надо будить сестру.

— Доброе утро, дорогая, — шепчу я, нежно убирая волосы Эгги с ее лица и осторожно помогая ей встать.

Я веду ее мыться, и она позволяет мне раздеть себя и посадить в ванну.

— Там светит самое настоящее солнце, — говорю я, — так что давай лучше помоем тебе гриву, вдруг тебе захочется посидеть на крыльце, чтобы высушить ее.

Мое предложение нравится ей не больше, чем все остальное, но я и сама знаю, что болтаю попусту: ясно ведь, что сегодня Эгги на улицу не пойдет.

— Волки в загонах. Они хорошо перенесли путешествие, — рассказываю я, втирая ей шампунь в корни волос. — Рвутся домой.

Она не отвечает. Нынче один из ее дурных дней, а значит, я могу говорить и говорить, а она станет только равнодушно смотреть на что-то скрытое от моих глаз. Но я все равно буду делиться с сестрой новостями — вдруг она услышит меня из своего далека.

Волосы у Эгги густые, длинные и белесые, как у меня, и, равномерно нанося кондиционер на спутанные пряди, я размышляю: может, она была права и следовало их состричь? Ей сейчас все равно, но я, хотя с ними много возни, не могу решиться избавиться от этой гривы, которой она всегда отличалась, которую я всю жизнь расчесываю, заплетаю и подравниваю.

Если бы мы не перевезли волков через океан, они бы смогли сбежать. — Я помогаю Эгги вылезти из ванны и вытираю ее, потом одеваю в теплую удобную одежду и сажаю около камина, а сама начинаю готовить завтрак. — Между Шестой и Девятым пока не возникло влечения, — говорю я. — Но они, по крайней мере, не загрызли друг друга.

Эти слова вылетают из моего рта так буднично, что я вздрагиваю. Неужели всякой любви уготован такой путь? Всегда ли страсть несет риск смерти?

Но Эгги мои слова ни о чем не напоминают — она слишком далеко, до нее не дотянуться. Я готова следовать за ней повсюду, куда бы она ни отправилась, но этого места я боюсь больше всего на свете. А еще боюсь, что однажды она перестанет оттуда возвращаться.

Сестра не ест яичницу, которую я ставлю около ее локтя, — слишком устала, слишком утомлена душой и не в силах справиться даже с такой малостью. Я медленно, бережно расчесываю ее влажные волосы и веду разговор о волках, потому что, кроме