Читать книгу "Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932 - Джим Фергюс"

было концом истории la niña bronca. За 30 тысяч долларов дизайнеру мужской и женской одежды, владельцу особняка в Хэмптоне, ранчо в Монтане и виллы в Палм-Бич не удастся узнать ее до конца. И только за это хоть как-то цеплялся теперь Нед Джайлс. История девочки – только его история. Он оберегал ее в своем сердце, а больше там ничего и не было.

La niña bronca

В начале времен была Иштун-э-глеш – Женщина-в-белой-раскраске. У нее не было отца, не было и матери. Ее создал Юсен своей силой. И послал жить вниз, в мир. Домом ей служила пещера.

Было время, когда Женщина-в-белой-раскраске жила совсем одна. Тоскуя по детям, она стала спать с Солнцем и вскоре после этого произвела на свет Истребительницу Чудовищ. Четыре дня спустя Женщина-в-белой-раскраске забеременела от Воды и произвела на свет Дитя Воды. Истребительница Чудовищ и Дитя Воды подрастали, а Женщина-в-белой-раскраске учила их, как надо жить. Они покинули дом и, следуя ее совету, освободили землю от почти всего зла. Женщина-в-белой-раскраске не старела. Достигнув преклонного возраста, она пешком отправилась на восток. Через некоторое время она увидела, что ей навстречу идет она сама. Они сошлись и снова слились в одну, молодую. Она снова стала девушкой.

Из апачского мифа о сотворении мира (см. Джеймс Л. Хэйли. «Апачи: история и культурный очерк»; Н. Генриетта Стокел. «Женщины племени апачей»)

Девочка услыхала собачий лай задолго до того, как увидела собак. Услыхала какое-то безумное пронзительное тявканье. Она не знала, что такие звуки издают охотничьи собаки, когда берут свежий след. Точно так же она и представить себе не могла, что след, который они взяли, – ее собственный, что она пахнет почти так же, как дикие звери, так же, как горный лев, на которого собаки должны охотиться, что она приманила их на свою тропинку. И все же, так как любое живое существо инстинктивно чувствует в лае опасность, и так как лай, поначалу такой далекий, очевидно приближался, девочка пустилась бежать вниз по арройо [6].

Арройо сейчас был сух, вода журчала там только в сезон дождей. Склоны прибрежных холмов заросли перекрученными мескитовыми деревьями и корявыми дубами, а выше их вздымались прямые горные сосны. Далеко внизу, на широкой равнине виднелись опунции и кактусы чолла [7], а также непроходимые заросли кошачьего когтя [8]. Арройо спускался к реке, отсюда она казалась несоразмерно пышной лентой ярко-голубой воды в окружении зеленой травы, папоротников, гигантских тополей и сикомор с их белой корой [9], только еще начавших одеваться листвой. Этот оазис манил к себе всех: живность спешила к воде, ища близ нее тени и укрытия. Да и сама земля – скалистые каньоны и впадины, складки, напоминавшие костяшки пальцев, сами пальцы и слегка вздувшиеся вены на тыльной стороне кисти мужской руки – тоже тянулась к ней. А вдали вздымались зазубренные пики Сьерра-Мадре, в вихрях пыли, что нес весенний ветер с долины, их очертания казались не совсем четкими.

Девочка несла холщовый мешок, в котором лежало несколько выкопанных ею корешков, – в те несколько дней, что она бродила по горам и холмам в поисках Людей, это была ее единственная пища. На ней было платье, сшитое из двух кусков оленьей шкуры, и высокие мокасины с загнутыми вверх носками, что сразу указывало на апачскую работу. Мокасины завязывались выше колен, однако подошвы совсем износились, а следы засохшей менструальной крови, сбегавшей по внутренней поверхности бедер, окрасили кожу мокасин на подъеме в бурый цвет.

Всего несколько дней назад ее наряд был очень красивым. Мама месяцами усердно трудилась над ним, готовя девочку к церемонии вхождения в зрелость – традиционную апачскую церемонию празднования первой менструации. Оленью шкуру как следует высушили на солнце и сшили кожаной стороной наружу, потом выкрасили в желтый цвет, цвет пыльцы растений, символизирующий плодородие, а сверху нарисовали красочные символы матери всех апачей, Женщины-в-белой-раскраске – радугу, утреннюю звезду, полумесяц, солнечные лучи. Платье с выдумкой расшили бисером и украсили бахромой, серебряными пряжками и жестяными бубенчиками, которые тонко позвякивали при каждом движении девочки. Но сейчас бисер и другие украшения по большей части оторвались, а само платье было так изодрано, что болталось полосками шкуры и развевалось по ветру, когда она бежала. Только несколько бубенчиков позванивали печально и одиноко. Девочка бежала все дальше, и крепкие колючки кошачьего когтя отрывали от платья все новые лоскуты, и постепенно ее бронзово-коричневое тело почти полностью обнажилось и покрылось кровоточащими порезами и царапинами.

Стояла сухая весенняя погода, и собакам трудно было улавливать запахи; это могло бы помочь девочке, однако ее выдавала менструальная кровь – ее сильный густой запах распространялся в сухом воздухе, будто дорогие духи, и все сильнее будоражил собак. Девочка бежала легко, беззвучно, словно дух, ее ноги едва касались камней, а невесомые шаги почти не поднимали пыли со дна арройо; густые черные волосы, спутанные и растрепанные, струились по спине. Дыхание почти не сбилось, потому что, хотя она очень устала и ослабла от голода, она все-таки была из апачского племени иридех, а значит, могла в этом темпе бежать целый день.

Девочка не знала, какую роковую ошибку допустили на церемонии ее вхождения в зрелость, почему это навлекло на Людей такую беду. Она не гуляла с парнями до наступления менструаций, поэтому ее нельзя было отстранить от исполнения роли Женщины-в-белой-раскраске. Готовившая ее к церемонии старшая сестра Це-гуюни выкупала ее до рассвета первого дня, вымыла волосы корнем юкки и пометила желтой пыльцой отдельные пряди и переносицу. Затем сестра одела ее в наряд зрелости: перво-наперво мокасины, потом красивое платье, во время шитья которого старуха Дахтесте пела положенные песни. Так что ни в чем ритуал не нарушили.

Однако теперь у девочки не было времени размышлять над всем этим, она не вспоминала ни о матери, ни о старшей сестре, ни о всех других, кто погиб, когда на их лагерь напали этим утром; она просто бежала, не думая о том, что она видела из-за камней, за которыми спряталась. Трое мексиканских вакеро [10] по очереди насиловали двух женщин, а остальные наблюдали, спокойно покуривая и хихикая. А потом, когда они закончили и ее мать попыталась утешить старшую дочь в их позоре, в такой беде для апачской женщины, что лучше смерть, за их спинами встали двое мужчин с мачете и нанесли обеим резкие рубящие удары в затылок. Обе