Читать книгу "Домик окнами в сад. Повести и рассказы - Андрей Александрович Коннов"

злился на неё! Просто неприятно было видеть Олю в компании взрослых парней.

У другого берега пруда, проточного, образовавшегося давным давно из огромного оврага и запруженной речушки без названия, питаемой множеством родников, цвели розовато-белые и нежные лилии, или кувшинки, Марков точно не знал. Удивительно красивые. И тут его, от лихой удали и желания чем-то необыкновенным удивить Олю, обуяла сумасбродная мысль: «Сплаваю на ту сторону, нарву цветов и швырну к ногам Ольки! На прощание, чтоб знала!»

Он живо скинул с себя одежду и очертя голову, словно в штыковую атаку, ринулся в воду. Беспощадный холод обдал его, и мошонку судорожно свело. «Лишь бы не ногу!» – мелькнуло в голове, и Марков отчаянно заработал руками и ногами, чтобы разогнать кровь по телу, и согреться. Приплыв, беспрерывно клацая зубами, покрывшись на холодном воздухе моментально мурашками, утопая по колено в прибрежном ледяном иле, он начал остервенело дёргать из воды длинные, неподдающиеся стебли. Непроизвольная дрожь колотила и трепала, но Марков сказав сам себе: «В воде теплее будет!», – продолжал таскать водяные цветы с нежнейшим запахом, пока сил хватало. Потом он тяжело поплыл назад, неудобно подгребая одной рукой, а второй, словно драгоценную ношу, прижимая к груди свою добычу. Он взглянул на противоположный берег – далеко ещё и увидел Олю, стоящую неподвижно, словно изваяние, на мостках, и неотрывно глядящую на него. На ней был какой-то короткий цветастый халатик, шерстяная кофточка, наброшенная на плечи и тапочки на босу ногу.

То, что Оля смотрит на него, придало яростной силы. Марков скорее согласился бы утонуть, вместе с букетом, чем показать свою слабость, страх, или беспомощность. Стиснув зубы, он тяжело и упрямо плыл, и берег медленно надвигался, делался больше. Это дарило надежду и веру в себя. Возле мостков всё ещё было глубоко – не встать на ноги, а силы у Маркова почти кончились. Оля присела на корточки и закричала отчаянно, с испугом:

– Давай же руку скорее, Колюшка!

Марков поднял глаза и увидел прямо перед своим лицом её круглые, по-детски наивно, немного раздвинутые аккуратные колени, гладкие, золотистые от загара бёдра и трусики между ними. Белые в голубенький мелкий цветочек с зелёными стебельками и кружевом по краям. Ему стало ужасно неловко, но отвести глаза Марков был не в силах! Он моментально сделался, словно околдован таким невольным откровением девушки. Его вдруг охватил острый прилив такой нежности к ней, которой он ещё ни разу не испытывал в своей жизни и пьянящее желание прижаться к этим коленям, к этим бёдрам лицом, и дотронуться рукой, погладить. Потом наступило сразу же, щемящее чувство стыда, но взгляда Марков не отвёл всё равно.

Не отрывая глаз от Олиных ног, он усилием воли, а не мышц, кинул к её тапочкам тяжёлую охапку мокрых цветов, ухватился за осклизлое брёвнышко, на котором стояли доски мостков, хотел ухватиться за доски, лихо подтянуться и удалым броском тела вскочить на них, но не удержался, и рухнул в воду снова. Он слышал, погрузившись с головой, как отчаянно Оля взвизгнула, хлебнул пахучей и мягкой прудовой водицы, и тут же вынырнул на поверхность. Оля, стоя на четвереньках, чуть не плача, протягивала ему руку:

– Коля, ну пожалуйста! – умоляюще произнесла она, а испуганный, обессилевший Марков, протянул ей свою холодную мокрую ладонь.

Она с ошеломляющей, неженской силой вырвала его наверх, сбросила с себя кофточку, укутала его, посиневшего, дрожащего, с неслушающимися губами, которые натурально одеревенели.

– Иди в кусты – трусы немедленно сними и выжми, и не одевай их! – скомандовала Оля вдруг, неожиданно резко, – так, в одних штанах добежишь, а то всё своё хозяйство застудишь!

Марков, трясясь, как цуцик, посеменил по сырой, притоптанной траве к кустам, судорожно стянул прилипавшие трусы, шлёпнут ими о землю и, схватив штаны непослушными руками, стал пытаться попасть трясущейся, мокрой ногой в штанину, но никак не получалось. Чем-то мешалась кофточка, и Марков нетерпеливым движением плеч сбросил её. Тут он, скорее почувствовал, чем услышал у себя за спиной Олю. Она бережно положила охапку лилий, или кувшинок и стала помогать одеваться Маркову, стараясь не смотреть. Но всё же, не удержалась, взглянула и фыркнула, подавилась смешком.

– Дура! – злобно, от жгучего стыда, заорал тот, сразу поняв причину Олиного смешка: скукоженный от холода его отросток, ставший пупырышком… Позабыв о том что сам минуту назад, с пьянящим, беспардонным любопытством, рассматривал то, что скрывает от посторонних глаз любая нормальная девушка.

– Я тебе дам дуру! – задорно воскликнула Оля, схватила сброшенные Марковым мокрые трусы и протянула ими по его голой спине.

Она взяла его за дрожащую руку своей мозолистой, шершавой, но изящной ладонью, загорелой с внешней стороны кисти, почти до шоколадного цвета и потащила к себе домой, как маленького. Марков, тогда, и вправду был меньше её на целую голову. Он шёл, не в силах унять зубовной чечётки и не сопротивлялся. Оля завела его в летнюю кухню, где стояла кровать, покрытая одеялом из верблюжьей шерсти – там с наступлением по-настоящему тёплых дней, любил спать её отец, дядя Слава. Включила электрическую плитку с мощной спиралью, закутала Маркова в одеяло, поставила на плитку чайник, схватила полотенце и тщательно вытерла его мокрые волосы. А цветы поставила в ведро, бережно расправив и полюбовавшись с гордой улыбкой.

Марков немного согрелся, перестал лихорадочно трястись, жадно схватил кружку с чаем, в который Оля добавила малинового варенья, хлебнул, обжёгся и зашипел. Оля принесла из дома миску с оладьями, села напротив него, положив свой узкий подбородок на переплетённые пальцы рук, и с задумчивой грустью стала наблюдать за своим дружком. Потом неожиданно спросила:

– Коля, ты зачем в пруд полез в такой холод?

– Захотел тебе цветов нарвать, – нехотя ответил Марков, нахмурившись, и со вздохом добавил, – красивые они. Подарить тебе хотел… Ты тоже, стала красивая, а я – скоро уезжаю…

Оля внимательно его рассматривала, словно впервые видела, потом грустно улыбнулась и произнесла задумчиво, тихо, будто бы сама с собой заговорила:

– Колюшка, был бы ты мне ровесник, ну, хотя бы, на годок меня помоложе…

– И что бы тогда было? – уставившись в сторону, пробормотал Марков.

– И было бы всё по-другому, – загадочно произнесла Оля, усмехнувшись так, словно бы знала что-то, что Маркову знать ещё рано, по его малолетству.

Затем она легко подняла со скамейки своё гибкое, сильное тело, подсела к нему на кровать, обняла за закутанные в кусачее одеяло плечи, притянула к себе, поцеловала в щёку и ласково провела своей твёрдой ладошкой с длинными, крепкими пальцами, по его лицу.