Читать книгу "Одна истинная королева. Книга 2. Созданная из тени - Дженнифер Бенкау"

А тут еще Лиам. Мне так хочется поговорить о нем, что сердце разрывается. Но стоит Натаниелю услышать это имя, он сразу замыкается в себе и взгляд у него словно каменеет. С тем же успехом можно общаться с парковочным автоматом, он хотя бы реагирует, когда нужно снова бросить в него монетку.

– Я кое-что нашла. Выслушай меня сначала! – возмущаюсь я и тут же добавляю, не дожидаясь его недовольных стенаний. – Нет, слушай не слушай, а толку не будет. Надо встретиться. Можешь приехать и посмотреть?

Слышу, как Натаниель вздыхает.

– Давай на выходных? – не сдаюсь я.

Несколько месяцев назад Натаниель вернулся в Тринити-колледж и сейчас живет в Дублине. Когда-то он изучал там фармацевтику и теперь, оказавшись со мной в Завременье, продолжил обучение. Поначалу мне казалось это странным. Разве фармацевтика подходящее занятие для того генерала и воина, с которым я познакомилась в Лиаскай? Но позже я поняла: Натаниель занимается фармацевтикой, потому что не мог изучить эту профессию у себя на родине, получает знания, которые пригодятся в Лиаскай. Он был и остается стратегом. Как и я, Натаниель верит, что вернется туда.

Можно понять, почему Натаниель так раздражен: все мои предыдущие зацепки оказывались пустой тратой времени и сил, к тому же вели в никуда.

– А компакт-диск? Напомнить тебе, Майлин?

– Конечно, можешь напомнить, – отвечаю я приторным голосом. – Но, если сделаешь это, знай, ты – полная свинья!

Натаниель не упускает случая попрекнуть меня той историей. Вскоре после нашего возвращения я искала в коробках на чердаке вещи отца. Наткнувшись на диск с композициями «Металлики», среди которых была песня «Nothing Else Matters», я решила, что поиски наконец-то увенчались успехом. В Лиаскай эту песню играл на гитаре Лиам. Ладно, та мелодия была несколько другой, но имела очень много общего с песней «Металлики». Нет, это не случайное сходство! Отец записал на диск именно «Nothing Else Matters»… Это ведь что-то значит? Я тогда была совсем ребенком, но помню: папа очень любил этот трек. Почему же он не забрал диск с собой? Вдруг он ушел туда, где не на чем слушать компакт-диски?

А вдруг мой отец – междумирец? Натаниель заявил, мол, это полный бред. И не устает повторять, что такие компакт-диски хранятся в шкафу у любого ровесника моих родителей.

Я очень расстроилась. Мысль, что папа – междумирец, казалась такой логичной… Это объяснило бы все! Например, почему двенадцать лет назад он исчез в неизвестном направлении и ни разу о себе не напомнил. Однако Натаниель полагал, что я живу фантазиями, потому что потеряла много близких людей и не смогла с этим смириться. Мы тогда разругались в пух и прах и с тех пор почти не общались.

– Так что на этот раз? – недоверчиво переспрашивает Натаниель. – Я не приеду, если это опять старое барахло твоего отца.

– Скажем так: это относится к его вещам.

Натаниель тяжело вздыхает:

– Майлин…

– Но это мое, а не папы. Приезжай, я покажу!

Поколебавшись, Натаниель все же соглашается:

– Ладно. Я все равно собирался еще раз заехать в Килларни.

Тут Натаниель сделал паузу, и я почувствовала: он хочет сообщить что-то очень важное.

– Скоро я уеду в Нью-Йорк. Тринити-колледж и Колумбийский университет предлагают двойную степень, а я не идиот упускать такой шанс.

– Здорово… – говорю я.

Может, по моему голосу Натаниель понял, что во рту у меня пересохло. Нью-Йорк.

Вот и Натаниель скоро уедет. Все меня бросают… Но я не могу злиться: я и сама жажду покинуть этот мир, ведь теперь принадлежу другому.

Натаниель решил приехать в субботу, и мне пришлось ждать еще два дня, потому что сама я не могла отправиться в Дублин посередине недели. Имей я право поехать туда в одиночку – сразу бы умчалась. Но помимо учебы я подрабатываю в «Теско»: расставляю товары по полкам, так что свободного времени у меня в обрез, и получается брать всего один урок вождения в неделю. Наверное, мамин старый «фордик» заржавеет раньше, чем я получу водительское удостоверение. Я попросила бы помощи у Рави, но вскоре после успешной сдачи экзамена на права он превысил скорость и теперь ездит исключительно на велосипеде.

Время тянется бесконечно, а я постоянно ловлю себя на том, что достаю из папки детские рисунки и ищу скрытые подсказки. Я в отличном настроении, поэтому мама поглядывает на меня с любопытством и некоторой обеспокоенностью, желая понять, уж не из-за свидания ли меня так лихорадит. На лице у нее написано невероятное облегчение: наконец-то я веду себя как обычная восемнадцатилетняя девушка. Можно принять меня за нормального человека!

Гоню прочь мысли о том, что настроение мне поднимают только попытки отыскать путь в Лиаскай. Путь, который уведет меня прочь от мамы… И тогда я вспоминаю, что должна бороться с тоской, хотя мне известно, какую цену в дальнейшем за это придется заплатить.

Мама потеряла всех – всех, кроме меня. Родители у нее рано умерли, папа ушел, а Вики… Вики тоже ушла. Да как я смею даже думать о том, чтобы оставить маму совсем одну?

Потираю лоб, царапаю в том месте, где все еще чувствую тиару Стелларис, пока ледяное покалывание не исчезает.

Однако оно вернется.

Глава 4

– Ну? – спрашиваю я. – Что ты видишь?

Стоило Натаниелю переступить порог комнаты, как я сунула ему в руки рисунок, который он теперь рассматривает. Мама в гостях у подруги, иначе Натаниель не решился бы зайти. С тех пор как мы вместе пропали, мама винит его во всех бедах мира.

– Грустное пасхальное яйцо? – предполагает Натаниель.

Я отбираю рисунок.

– За дуру меня держишь? Это же Церцерис! Да, не идеально круглый, а овальный… Но сколько мне было лет, когда я его рисовала? Три-четыре года. Почему я намалевала синее яйцо с голубыми звездами, которые образуют букву W – созвездие Кассиопеи?

– И правда, почему? Ты помнишь?

Я возмущенно засопела:

– Это воспитательница подписала мое имя, иначе я бы вообще не знала, что это мой рисунок. А сам-то ты помнишь, что рисовал в четыре года?

Не успел Натаниель и рта раскрыть для ответа, как я сказала:

– Неважно. Может, ты писал четыре научных трактата, если тебя что-то интересовало. А меня заинтересовало это. – Машу рисунком перед носом Натаниеля. – Значит, я его где-то видела.

Натаниель сел на мою кровать, упершись локтями в колени. Рисунок его не убедил, но есть кое-что еще.

Протягиваю ему рисунок:

– Сложи его по линиям сгибов. Внутрь.

Натаниель сделал, как я сказала, и, сложив листок, выдвинул вперед обе наружные четвертушки. Самообладания Натаниелю не занимать, и по его лицу совсем не понятно, что он растерялся. Однако я чувствую: его переполняет изумление.