Читать книгу "Дайте усопшему уснуть - Дональд Уэстлейк"

Кладбище располагалось возле Пэрдегат-Бэзин, за новым жилым районом, блестевшим на солнце как груда новеньких японских игрушек. Все вылезли из машин, шесть человек опять подхватили гроб и понесли его к могиле, над которой уже были натянуты лямки. Гроб поставили на них, священник произнес по-английски заупокойную молитву, и могильщик нажал кнопку. Зажужжали лебедки, гроб опустился. Все, погребение завершилось. Энгель стоял в стороне на травке и думал, что в такой денек неплохо бы сыграть в гольф. Интересно, много ли сегодня народу на городской площадке? Вероятно, да. (К гольфу Энгеля приохотила мать, твердившая, что это игра больших начальников).

По пути к машине Ник Ровито приблизился к Энгелю и сказал вполголоса:

— Запомни место, где его зарыли.

Энгель оглянулся, запомнил место и спросил:

— Зачем?

Ник Ровито ответил:

— Нынче же ночью ты должен выкопать тело.

Глава 2

Алоиз Энгель родился на Вашингтонских Холмах в северном Манхэттене за двадцать девять лет, четыре месяца и три дня до того, как Ник Ровито велел ему превратиться в гробокопателя. За это время кем он только не был, но вот грабить могилы не ходил ни разу.

Алоиз был единственным сыном Фреда Энгеля и Фрэнсис Энгель. Его отец владел маленькой лавочкой на проспекте Святого Николаса и торговал сигаретами и журналами, а в подсобке держал зальчик для круглосуточной игры в покер. В третьей комнате лавки стояли два телефона, по которым звонили желающие сделать ставки на бегах. Отец Энгеля работал на организацию, получал постоянную зарплату, и в придачу мог забирать себе весь скромный доход от продажи сигарет и журналов. Мать служила в косметическом салоне «Парижский стиль» на 181 улице и со временем стала самым старым и ценным работником. Она долгие годы мечтала открыть собственный салон, но вот беда: у Энгеля-старшего была вредная привычка, он и сам делал ставки, причем на кляч, хотя и знал, будучи букмекером, что на кляч никто не ставит. Однако надежда — штука неистребимая, и Энгель рос в семье, которая постоянно жила на грани разорения.

И в состоянии войны. Стесненность в средствах ссорит даже самые счастливые пары, поэтому родители все время орали друг на дружку (в те дни отец еще мог орать), иногда дрались, и дело кончалось тем, что мать или какая-нибудь соседка вызывали полицию. Так оно и шло до тех пор, пока к Энгелям не явился кто-то из штаб-квартиры организации и не сказал, что организация испытывает неловкость, поскольку легавые не вылезают из дома ее букмекера. После этого ссоры протекали тише, потому что отец перестал огрызаться.

Вероятно, именно молчание отца в конце концов склонило Энгеля на его сторону. Он знал, что содержание матушкиных воплей верно отражает действительность, но это не имело значения. Все не без греха. Несовершенство отца проявлялось в том, что он швырял деньги на ветер, но ведь могло быть и хуже. Так почему бы не проявить хоть капельку понимания? Вот и получилось так, что, когда Энгель заканчивал школу, его переполняли солидарность с отцом и молчаливая неприязнь к матери.

Поэтому, когда мать заявила, что он должен пойти в колледж, дабы не остаться на всю жизнь таким же никчемным человеком, как отец, Энгель решительно отмахнулся от нее. Получив аттестат зрелости, он отправился к отцу и сказал: «Пап, представь меня, кому надо, я хочу работать в организации».

«Но мать норовит отправить тебя в колледж».

«Знаю».

Отец и сын переглянулись, поняли друг друга и улыбнулись сквозь слезы умиления.

«Ладно, сынок, — сказал Энгель-старший, — завтра позвоню в город мистеру Мейершуту».

Так в семнадцать лет от роду Энгель пошел работать в организацию. Сначала — мальчиком на побегушках в контору мистера Мейершута на Варик-стрит, потом — на других должностях. Иногда он даже бывал громилой, хотя не очень годился на эту роль из-за скромного веса и не особенно крепкого телосложения. Раз или два ему пришлось быть профсоюзным деятелем, разъездным агентом, как Чарли Броди. Словом, работал на разных местах, меняя их чаще, чем любой другой соратник, но лишь потому, что был молод, непоседлив и жаждал новизны.

Матери понадобилось года четыре, чтобы с этим смириться. Она обвиняла отца в пагубном влиянии на сына и не пожалела нескольких миллионов слов, развивая эту тему, но в конце концов притерпелась и перестала надоедать Энгелю болтовней об упущенных возможностях.

Более того, примирившись с действительностью, она принялась произносить новые речи. «Сделай себе имя, Алоиз, — вещала мать. — Не будь таким же бездарным, как твой папаша. Он — просто палка для перемешивания говна. Тридцать три года сидит в сраной лавке. А у тебя пусть будет своя марка. Продвигайся по службе. Если уж захотел работать в организации, работай по-настоящему, иди в гору. Ник Ровито тоже выбился из самых низов».

Эти разглагольствования действовали на нервы не так сильно, как предыдущие. Мать явно преувеличивала его честолюбие. Да и вряд ли ей понравились бы те способы, которыми Ник Ровито выбивался из самых низов. Но у Энгеля язык не поворачивался рассказать ей о них. Он уже повзрослел и научился пропускать тирады матери мимо ушей. Иногда он отвечал «Конечно, мам». А иногда и вовсе ничего не отвечал. Не будь молниеносной войны с Коннели, Энгель еще долго плыл бы по течению. Но война разразилась, Энгель оказался в нужном месте в нужное время, и светлое будущее, о котором годами талдычила мать, стало настоящим. Коннели был здоровенным, душевным и веселым парнем, правой рукой Ника Ровито. Но вдруг как с цепи сорвался, взыграло честолюбие. Несмотря на неодобрение со стороны центрального комитета в Майами, несмотря на многолетнюю дружбу с Ником Ровито, несмотря на риск и более чем вероятную неудачу, Коннели решил избавиться от Ника и прибрать к рукам организацию.

Коннели действовал не один. У него были друзья в организации, более преданные ему, чем Нику Ровито, и Коннели мало-помалу привлек их на свою сторону в надежде осуществить бескровный дворцовый переворот. Одним из его приспешников стал Людвиг Мейершут, хозяин Энгеля-старшего. А Людвиг Мейершут был особо расположен к Фреду Энгелю и шепнул ему, что должно произойти. «Так что ты поставил на верную лошадь», — сказал Людвиг Фреду. Отец Энгеля тотчас поделился этим с матерью, которая тотчас ответила: «Да ты понимаешь, что это значит, Фред? Это значит, что твой сын может пойти в гору, получить хорошее место и кое-какие деньжата, все то, чего у тебя никогда не было».

Сам Энгель тогда ничего этого не знал. Женщины вынудили его снять квартиру на Кармайн-стрит, поскольку приводить сожительниц в родительский дом можно было, лишь предварительно познакомив их с матерью. Теперь эта трудность была устранена.

Тем временем Фред Энгель оказался в точке столкновения противоречивых чувств и интересов и был занят решением вопроса, к кому примкнуть. Этой теме посвящены все серьезные и занудные романы про мафию. Преданность Нику Ровито основывалась на благоговейном страхе, а преданность сыну была замешана на родной кровушке.