Читать книгу "Миссис Калибан - Рейчел Инглз"

Каждый подспудно винил другого, в то же время ощущая обиду, ярость и вину при мысли о том, что подобное же несправедливое порицание излучается и противоположной стороной. Затем легче стало все замести под ковер; они слишком уж выдохлись, чтобы предпринимать что-то еще. И так оно и длилось: молчания, отдельность, отчаянное придумывание разговоров, которые, как оба знали, будут безнадежны.

Здесь в эмоциональном центре проза становится обща, почти зачаточна. Узор тени и блеска — или тщательно проработанного разрешения и ослепительного сияния — парадоксален. Но когда мы отворачиваемся от внутренних жизней главных героев, у нас остается их ощущение скорее полное, чем нет. Мы знаем, что чувствуют Дороти и Фред, так же, как нам известны чувства Офелии или Медеи, а не так, как мы знаем чувства Лили Барт[13].

О, Дороти! Инглз берет для своей героини имя, в первую очередь известное всем нам как имя девочки, которая стремится вернуться домой. Пытаясь, как это ни странно, выбраться из зачарованной земли дружбы и приключений — обратно к дому, где «не видно ничего, кроме громадной серой прерии со всех сторон»[14]. Миссис Калибан — блистательный эскапист с естественным даром к детали, но куда ж идти ей? Поневоле вспомнишь, что́ Шекспиров Калибан говорит о своем острове потерпевшему кораблекрушение дурню Стефано, которого Калибан принимает за бога:

Не бойся: этот остров полон звуков И голосов отрадных и безвредных. Порой как будто сотни инструментов Звенят в моих ушах; порой проснусь я, А пенье вновь баюкает меня, И в сладком сне, раскрывшись, облака Меня осыпать золотом готовы. Так это радостно, что, пробудившись, Я снова сон зову[15].

Миссис Калибан

Фред забыл три вещи подряд, не успев дойти до двери, чтобы ехать на работу. Потом вспомнил, что хотел взять с собой газету. Дороти не озаботилась сообщить, что сама еще не дочитала ее. Просто вернулась и вынесла. Он еще пару минут помешкал, обхлопывая себе карманы и не понимая, брать ли ему зонтик. Она ответила на все его вопросы и подпустила еще несколько своих: нужен ли ему зонтик, если у него машина, в самом ли деле похоже, что пойдет дождь? Если у него в машине какой-то странный призвук, не лучше ли поехать автобусом и нашел ли он тот другой зонтик? Должно быть, тот где-то в конторе остался; хороший раздвижной был, и она предположила, что с ним ушел кто-то другой.

Подобную ектению они уже начитывали множество раз. Фреду как будто бы нужны установленные слова этого ритуала, чтоб не оступиться в начале дней, когда ему выпадает некое испытание — такое, из-за чего он нервничает.

— Вечером могу задержаться, — произнес он. — Там что-то с… пока еще не знаю, но позвоню из конторы. Ничего?

— Конечно. Ладно.

Она стояла у двери, пока он выходил и двигался по дорожке перед домом. Не оглянулся. И, конечно, не целовал ее на прощанье он много лет. Точно так же начиналась у него та интрижка с девушкой из рекламного отдела: допоздна засиживался в конторе. Наверное. А может, тут все взаправду, но она уже ничего в нем не понимала.

Она заправила постели, пропылесосила, умылась и оделась — и стояла у кухонной мойки, мыла посуду, когда посмотрела на радио и подумала, не включить ли его. То был крупный темно-коричневый старомодный приемник — из тех, что похожи на готический собор 1930-х годов.

Последние три недели в радиопередачах она слышала такое, что никак не могло быть настоящим. Впервые случилось в рекламе сухой смеси для кексов — женский голос совершенно обыденным тоном (как и во всей остальной рекламе) произнес: «Не волнуйся, Дороти, будет у тебя еще один ребенок. Нужно только расслабиться и перестать из-за этого маяться. Гарантию даю». И после голос опять вернулся к смеси для кексов, которая не подведет.

Она не подумала, что сходит с ума — вот так вот сразу. Сочла, что это просто ее собственные мысли силой проникают в низкочастотные звуки и их навязчивый ритм. Однако назавтра в программе новостей она услышала о курице, умевшей играть на скрипке, — «Хейфец курятников», как называли эту птицу, — а впоследствии через знакомых выяснила, что другие люди, очевидно настроившиеся на ту же волну по шкале, такого не слышали.

Ну что ж. В конце концов, это же старое радио. Очень старый приемник. Наверняка возможно, что звуковые волны в нем перепутываются или что-нибудь такое. Статическое электричество или атмосферные помехи, которые сами по себе не особенно раздражают своим шумом, а просто вмешиваются и сливаются с общим тоном той программы, с какой сталкиваются. Громкость Дороти слишком не задирала, поскольку хотела, чтобы шум оставался фоном, чтобы не давал ей тяготиться, а размышлять не мешал. Она не привыкла подбавлять громкости, когда слышала что-нибудь необычное, и по всей правде не могла сказать, где обрезалась или угасала первоначальная передача и вступала иная. Голоса звучали в точности похоже, как-то менялась только интонация — и предназначалась именно ей.

Она по-прежнему не считала, что сходит с ума. Однако о том, чтобы включить устройство, теперь думала с опаской. Как только начинались разговоры или музыка, ей становилось счастливо и расслабленно. Лишь в те мгновения, когда она осознавала, что звучит какое-то особое объявление, ее охватывали восторг ожидания и тихая тревога. Не желала она слышать больше ничего о заведении ребенка или про себя, Фреда и их брак. Покамест то первое объявление было единственным личным. Но могут же быть и другие. Она никому не рассказывала о том, что их слышит, тем паче — Фреду. Еще чего.

Она стояла, положив руку на кран, и смотрела через всю кухню на радиоприемник. Настал тот час, когда можно настраиваться на зарубежные станции и слушать классическую музыку без статики.

Она подошла к приемнику и, включив его, поймала симфонию посреди расширяющейся лестницы раскатистых аккордов. Принялась мычать себе под нос и пустила воду в раковину. Оркестр взмыл ввысь и с лязгом стал двигаться к финалу, который станет поистине невообразимым — там даже вводные барабанные дроби зазвучали, — а затем все как-то пригасло и заговорил голос, ровный и отчетливый:

Дамы и господа, мы прерываем эту передачу, чтобы сделать объявление для всех жителей района. Сегодня ранним утром на охрану Джефферсоновского института океанографических исследований напало существо, пойманное полгода назад профессором Уильямом Декстером в его экспедиции по Южной Америке. Из тщательнейшего научного анализа известно, что существо, известное в популярной прессе по кличке Чудовище Акварий, выглядит как гигантское животное, похожее на ящерицу, и способно длительное время жить как под водой, так и на суше. Кроме того, оно крайне опасно, как о том более чем свидетельствуют трагические события сегодняшнего утра, поскольку два сотрудника института — охранник Джон Келсоу и доктор Деннис Уэктер — были обнаружены мертвыми и жутко изувеченными у открытой клетки животного. Когда в Институте только поселили Аквария, существовала надежда, что он привлечет исследователей со всей страны, однако те ученые, кому поручили изучать его повадки, пришли к единодушному мнению, что существует немалая опасность того, что контакт с большим количеством людей может привести к заражению его каким-нибудь заболеванием; пусть оно и безопасно для рода людского, но может оказаться смертельным для его таинственно иной физиологии. К тому же, добавили специалисты, он обладает невероятной силой и его следует считать крайне опасным, особенно если распалить в нем ярость. Предупреждение это нынче оказалось трагически обоснованным, как о том может быть известно лишь близким этих двоих — тех, кто погиб, преданно и храбро выполняя строгий долг искателей знания. Мы настаиваем на этом предупреждении, адресованном всем, кто находится в окру́ге: животное свирепо, и к нему не следует приближаться ни при каких условиях. Если вы увидите его, звоните в полицию немедленно. Повторяем: чудовище опасно.