Читать книгу "Утесы Бедлама - Наташа Полли"

Тремейн,

Готовится экспедиция в Перу. Отправление в декабре. Явитесь в Министерство по делам Индии не позднее 15 ноября.

Синг

Я перевернул лист и взял в руки карандаш, которым обычно подписывал карточки с названиями растений.

Уважаемый Синг,

Не могу поехать в Перу. Не могу ходить. Напишите Чарльзу Леджеру, он хорош.

С уважением,

Меррик

Я вложил письмо обратно в конверт, написал адрес офиса Министерства по делам Индии, перетянул бечевкой и бросил в пустой цветочный горшок, чтобы забрать позже.

В оконное стекло напротив меня врезалась ворона. Она упала на траву, но тут же вскочила на лапки, взъерошив перья. Я постучал по стеклу, пытаясь понять, все ли с ней в порядке. Птица взглянула на меня блестящими настороженными глазками. К ней подлетела вторая ворона, еще одна пронеслась над ними. Десятки ворон летали вокруг – особенно над могилами. Некоторые кружили над землей, словно в поисках чего-то. Сначала я решил, что они нашли падаль. Я вышел из оранжереи.

– У кого-нибудь есть мои ключи? – спросил я и замер на месте, увидев то, что вызвало у птиц интерес. Разбившаяся амфора. Раньше она стояла у статуи в ногах, но тот, кто передвинул статую, забыл о ней. Теперь мох был покрыт высыпавшимися из нее стеклянными ракушками и малюсенькими бутылочками. Я нахмурился, потому что и не подозревал, что в амфоре что-то было. Ракушки ярко сияли, несмотря на то, что солнца почти не было. Я опустился на колено здоровой ноги и подобрал одну. На ней оказались засохшие водоросли, к которым прилипло еще три или четыре ракушки – они звонко стукнулись друг о друга, посыпая мои пальцы старым песком. Стекло, из которого были сделаны ракушки, не было прозрачным – в нем сияли вкрапления странного цвета и вились прожилки железа и меди. В двух ракушках обнаружились останки моллюсков.

Бутылочки оказались запечатаны. Я снял сургуч с одной из них. Внутри пересыпалось что-то белое, и я наклонился, чтобы рассмотреть. Соль.

Очевидно, воронам не понравилось мое присутствие, и они улетели к гнездам на белой сосне рядом с домом.

Когда я вернулся к оранжерее, то увидел, что вороны обменяли стеклянные ракушки на пенни, но моих ключей по-прежнему не было видно. Пройдя внутрь, я сел. Гулливер заскулила и уткнулась в меня носом. Я погладил ее по ушам. Внезапно она гавкнула, заставив меня подскочить от неожиданности. В тесном пространстве звук оглушал.

– Ох, что случилось?

Она снова заскулила и спряталась под старый диван напротив. Диван – довольно странная вещь для оранжереи, но он стоял здесь всегда. В традициях английского ампира он был украшен завитками из красного дерева. Обивка выцвела на солнце, и нельзя было определить ее изначальный цвет, сквозь нее просвечивала внутренняя подкладка из ситца. Мне было больно сидеть, облокотившись на спинку, поэтому я никогда не пользовался диваном, но у меня всегда было ощущение, что с левой стороны кто-то есть – отец или дедушка, – и мне это нравилось.

Сидя, я также не мог наклоняться, поэтому мне пришлось поднять ноги и опереться руками о пол, чтобы заглянуть под диван.

– Ну же, вылезай.

У сенбернаров человеческие манеры. Они много вздыхают, когда им что-то не нравится, а Гулливер, например, всегда закрывала лапой глаза, когда расстраивалась. Глядя на нее, я рассмеялся, но тут же замер, увидев, что находилось рядом с моей рукой. Свежий след от ботинка. Узор на подошве отличался от моего, – на ней вообще не было узора, – а размер был намного больше.

Мне не стоило так беспокоиться, но я стал пугливым с тех пор, как повредил ногу. Я поднялся, и вместе с Гулливер мы дважды обошли оранжерею, вышли из нее и побродили между деревьями со всех четырех сторон, но никаких следов не нашли. Единственным существом, похожим на человека, была статуя, которая не раз попадалась мне на глаза. В конце концов я сдался и попытался вернуться к работе в оранжерее, но неприятное ощущение, будто за мной наблюдают, не проходило. У меня так и не получилось сосредоточиться, и когда встревоженная Гулливер в очередной раз уткнулась в меня носом, я прекратил работать и повел ее домой, намереваясь выпить чай с печеньем. Печенье обычно съедала Гулливер.

На полпути к дому я уловил запах дыма. Он был таким явным, что я обернулся дважды, безуспешно пытаясь найти источник. Через несколько секунд запах исчез – так перестаешь видеть звезду, когда смотришь на нее слишком долго.

Спустя некоторое время я снова почувствовал запах. Что-то яркое ослепило меня, и я посмотрел вверх, на дом, беспокоясь, что там начался пожар. Но свет исходил не от дома, а от белого дерева. По всей кроне звездочками сияли яркие точки. Ими были стеклянные ракушки, которые вороны принесли себе в гнезда. Они искрились, когда солнечный свет дотягивался до них сквозь листву. Одна из них пустила солнечный зайчик на землю возле меня, и от лежавшей там сосновой хвои пошел дым. Пока я смотрел, иголки разгорелись и их охватило странное голубое пламя. Гулливер взвизгнула и спряталась за мной. Ветви и ствол дерева тоже дымились там, где на них попадали солнечные зайчики, а сквозь серую дымку проглядывало пламя – тусклое, словно химическое. Садовников рядом с деревом не было, они все сидели на ступеньках перед кухней: Сара втайне от Чарльза всегда угощала их чаем ровно в десять утра.

– Дерево горит! – закричал я.

Главный садовник обернулся. По-моему, у него было потрясающее имя, что-то вроде Сизифа, но он работал здесь с тех пор, когда мы оба были детьми, и мне не хватало смелости произнести его вслух, так что мы с ним ни разу даже толком не разговаривали. Меня не было дома слишком долго.

– Что? – крикнул он в ответ.

Я показал тростью на сосну.

– О боже!

Мужчины побросали чашки на ступеньки и побежали мимо меня. Я замер, чтобы не попасться никому под ноги.

– Как оно могло загореться? – воскликнул Сизиф, ни к кому конкретно не обращаясь. – Черт побери, всю ночь же лило как из ведра!

Затем он покраснел и добавил:

– Извините, сэр.

Я покачал головой. Чарльз требовал от них не ругаться в моем присутствии, и хоть я и не возражал, доказать это другим уже бы не смог.

– Смотрите, вороны подобрали ракушки, – заметил я.

Я нашарил одну в кармане и показал Сизифу. Стекло было достаточно плотным, и спираль раковины блеснула на солнце. От крошечной точки света моей ладони стало тепло. Сизиф взял ракушку и поводил над сосновыми иголками. Он ахнул, когда они загорелись с тихим шипящим хрустом. Гулливер снова толкнула меня, пытаясь увести подальше от огня.

Сизиф был все еще растерян. Он заговорил вновь, и в его голосе не осталось ни одного намека на Корнуолл. Моя плохая речь была здесь ни при чем. Чарльз умел хорошо говорить, а я лишь был его более высокой, светловолосой версией. Мне никогда не хватало сил собрать всех садовников и объяснить, что я не обсуждаю с Чарльзом их оплошности каждый вечер во время ужина.