Читать книгу "Пепел - Федор Березин"

Теперь сооружения тянулись с левой стороны относительно движения и тянулись долго. Он стал прикидывать, какого размера мог быть этот город, и невольно перешел к мысли о количестве людей, когда-то живущих в нем. Эти подсчеты поразили его, но он успокоил себя тем, что, не зная плотность населения, безусловно ошибался. Вокруг расстилалась планета, а не военная база: здесь не надо было паковать все плотно, как там, на Мааре. Возможно, в этом городе было очень мало жителей.

Окружающая обстановка действовала подавляюще. Однако неизвестно, что было бы хуже: вполне может быть, наличие открытого, не затянутого пеленой горизонта поставило бы его рассудок в гораздо более сложное положение, ведь он был жителем замкнутого пространства, по крайней мере последние два года, исключая полеты, но ведь там он видел все не напрямую, а сквозь экраны.

Хадас так увлекся борьбой с силой тяжести, что не заметил, как ступил на несколько отличное от пройденного место. Нога сразу увязла. Он провалился выше колена и потерял равновесие. Теперь обе ноги погрузились в невесомую текучую пучину. Пилот повалился на спину, мгновенно покрываясь потом. Сердце забилось учащенно, но он растопырил руки и удержался. Некоторое время он лежал не шевелясь, подавленный своей беспомощностью перед неизвестностью. Какой-то внутренний ком замаскированных чувств выдавился наружу. Совсем неожиданно Хадас Кьюм почувствовал влагу около глаз. Это были слезы: черт возьми, он не плакал уже целую вечность. Задом-задом он выкарабкался из этой трясины неизвестной глубины. Теперь он мог встать и осмотреться. Слезы все еще давали искажение окружающего мира, однако оживший климатизатор, торопясь, высушивал внутри шлема лишнюю влагу. Человек словно заново посмотрел вовне. Он наклонился и потрогал непонятное образование, в котором едва не утонул. Оно текло между пальцами подобно жидкости, но это была не вода: микропылинками оно скользило по перчаткам и легко подхватывалось слабейшим ветерком. Оно было такое же серое, как окружающий мир. Это был пепел: раздробленный временем, никогда не встречавшийся с дождями и снегом. Его смело и нанесло с окружающего ландшафта в эту яму неизвестной глубины. Хадас содрогнулся. Он впервые подумал о сухости здешнего мира. Неужели война так изменила или вообще остановила круговорот воды? Он помнил это с детства: на землеподобных планетах вода испаряется из растений и открытых водоемов и попадает в атмосферу, затем разносится ветром и выпадает снова в виде дождя. Черт возьми, их бомбы заставили опуститься тропопаузу, и осадки перестали выпадать на континенты. «В чем-то мы переборщили, — подумал Хадас Кьюм, — сильно переборщили». Теперь он двигался более осторожно, хотя у него по-прежнему отсутствовала серьезная цель для продолжения путешествия.

Он долго разгребал ногами пыль и песок, завалившие вход. Но то, что он обнаружил, направив наплечный фонарь вовнутрь, было очень печально. Там находились скелеты. Лестница уходила вниз, и по всей ее длине, насколько, хватало лампы, красовались человеческие кости и черепа. Дернул же его черт тратить силы на откалывание этой братской могилы. Однако болезненное мазохистское любопытство погнало его вниз за конусом света. Он скользил по присыпанным пылью ступеням, поначалу стараясь не наступать на тазобедренные и реберные останки, однако их было донельзя много, и, наверное, дух, витающий здесь, внутри непроветриваемой гробницы, давно бы удушил его и заставил захлебнуться скопившимся вокруг запахом смерти, если бы не щедрый спасительный шлем. Скоро он перестал морщиться, когда под вооруженной металло-резиновой подошвой ногой, выстреливали в звуковую пустоту хрустящие быстрые хлопки растираемого праха.

Он добрался до низа: новая дверь, обложенная черепами разных размеров. Сюда они шли, и здесь их не пропустили. Он видел недостертые временем следы их тщетных попыток откупорить и эту массивную дверь. Те, кто ее сотворил, знали свое дело туго. В фотонном потоке из фонаря он наблюдал на ней вмятины и царапины от пуль и гранат, однако многотонная подземная громада смело выдержала эти уколы, все ей было нипочем, даже время. Хадас тронул ее, немного постоял, ожидая чуда: он не выдержал и минуты, а требовались столетия — когда еще ржавчина съест эту многотонную стальную глыбу до толщины фанеры. Затем он посветил вверх. Черепа посмотрели на него без увлечения, те, кто носил их, напяленными на мозг, давно находились вне времени и пространства, и Хадас был им вовсе неинтересен: все его отличие, в солидной временной проекции, заключалось в том, что его череп будет иметь дополнительный саркофаг-хранилище в виде сложного шлема. А возможно, и красивый скелет из него не получится, ведь он абсолютно не знал, витают ли в окружающем воздухе бактерии, разлагающие мертвечину, как в славные времена произошедшего вокруг мора.

Значит, сюда они шли, и их впустила первая дверь; сюда они спустились и уперлись во вторую носами, а сзади продолжали напирать и вверх было не подняться — легче давить оттуда; и кто-то пытался остановить безумие, и кто-то запасливый рвал динамит прямо около людей, стремясь откупорить эту таинственную и, возможно, действительно спасительную дверь, а сзади все равно перли, несмотря на взрывы и стрельбу, потому как оттуда наваливалось еще более страшное; а где-то высоко-высоко заливался победным потом пилот, разворачиваясь для возвращения на базу и уносясь отсюда со скоростью, обгоняющей рев собственного двигателя, и слипался вжатый сам в себя плутониевый детонатор… А сверху продолжали напирать.

Хадас Кьюм сделал поворот кругом. Наверное, тогда здесь было бы некуда ступить; потом, когда трупы сгнили, стало свободнее. Он наклонился и взял в руки прах. Тихо и ровно, как в древних песочных часах, мельчайшие частицы текли между пальцами. Он зажмурился и на мгновение пошатнулся, ощутив видение наяву.

Он стал торопливо выбираться вверх. Только сила тяжести и присыпанные осколками костей ступеньки мешали ему, но он все равно сбил дыхание. Его альпинизм сопровождали хлопки-выстрелы лопающихся костей. Где-то ближе к выходу он грохнулся на четвереньки и чуть Не скатился, попав ногой в чью-то затылочную крышку. Он замер и взял себя в руки: все здесь случилось очень давно, так давно, что его это не касается, «о тем не менее было интересно: кто их не пустил туда и было ли там спасение? Глядя с его наблюдательного пункта, вознесенного во времени над их древними бедами, спасения у них не было. Возможно, давным-давно ту таинственную райскую дверь внизу с обратной стороны подпирают такие же скелеты.

Выбравшись на свет божий, он не испытал облегчения. Его измотанное тело хотело тут же упасть, но он не дал ему этого шанса, он уходил от этих старых кошмаров, от краснеющего датчика радиоактивности, от неведомого мертвого города, от прикосновения к познанной неизвестности к новой неведомой судьбе. У него не было шансов, и только внутренняя потребность была ему компасом, а напирать на него было некому.

Все, у него больше не было надежды. В костюме кончался ресурс, он прикончил почти весь воздух, а фильтр уже и так был переполнен радиоактивной гадостью, ноги отказывались идти, похоже, он их натер, скафандр явно не предназначался для длительных пешеходных прогулок, ну, а главное, он так и не вышел в более или менее чистое от ионизационного атмосферного слоя место и не получил ответа на свои импульсные обращения к звездам. Он больше не надеялся на помощь. Нужно было взглянуть правде в лицо: его никто не спасет, на своей практике он не помнил случая, чтобы сбитых пилотов спасали, правда, и не сбивали их при нем. У него был еще некоторый запас продовольствия и воды, но его можно было оплеушить в один присест. Это было все. Однако он знал, что не зря совершил это путешествие. Он не добился цели, да ее и не было, но зато он узнал ответы на загадки, которые еще не зародились в голове. Они породили следующие вопросы, но без этого путешествия они бы не возникли. Мозг получил работу, далеко уходящую от насущных проблем. Это было очень здорово, но времени на их решение у него не было. Он присел возле скалообразного выступа и снова взглянул на индикаторы. Итак, он продержался две ночи и один день — только не короткие земные, а долгие местные, но этот медленно наступающий второй день он скорее всего не переживет. Через несколько часов он будет дышать местным, несколько разбавленным нуклидами воздухом, но их долгосрочное накапливаемое влияние будет не так страшно, самым страшным окажется сухость этой пепловой пустыни и еще ее холод. Холод обычно ассоциируется со льдом и снегом, однако здесь был другой случай. Хадас Кьюм не заметил, как среди этих невеселых размышлений задремал.