Читать книгу "Птенцы Виндерхейма - Алина Лис"

Только на середине комнаты девушка обратила внимание на небесно-голубые одежды храмовника и вышитый на мантии треугольник с глазом в центре. О нет! Орден Небесного Ока! До этого она видела такие символы только на картинках.

– Садись, милая, не бойся меня. – Храмовник уловил ее нерешительность и доброжелательно улыбнулся.

У него было мягкое, незапоминающееся лицо и очень светлые, почти белые брови. От висков к затылку через короткий ежик соломенных волос тянулись две чисто выбритые полоски загорелой кожи. Альдис уставилась на них, не в силах скрыть любопытство. Она плохо разбиралась в сановной атрибутике, но загар говорил о том, что снуртинг – посвящение в жреческий сан – храмовник прошел давно.

– Садись же. Можешь называть меня отец Гуннульв. Я хочу немного узнать о тебе, Альдис. Тебя ведь зовут Альдис? Посмотри на меня, дитя.

Она с трудом оторвалась от изучения прически храмовника, понимая, что ведет себя не совсем прилично, пристроилась на краешке стула и посмотрела ему в глаза.

Глаза были внимательные, изучающие. Глаза акулы, глаза вивисектора. Альдис с внутренним холодком осознала, что вот он – настоящий экзамен. Не учитель, не докторша и не чиновник, но только этот и именно этот человек будет решать, достойна ли она стать пилотом. Достойна ли повелевать летучим великаном-турсом – волшебным механизмом, даром Бога-Солнца.

– Расскажи про себя, Альдис, – сказал храмовник. Голос у него был удивительный – густой, звучный, вкрадчивый.

– Меня зовут Альдис Суртсдоттир. – Звук собственного голоса показался ей каким-то чужим и слишком детским. – Я из Акульей бухты.

– Это далеко?

– Полторы недели на кнорре. Или две с половиной под парусом. Если погода будет хорошая.

– Ты родилась там?

– Нет. Я родилась и жила с отцом в Фискобарне.

– Почему?

– Мой отец не ладил с эрлой Ауд – это его сестра, моя тетя.

– Почему?

– Дед завещал Акулью бухту тете. Из-за того, что отец женился на маме.

– Расскажи, чем вы там занимаетесь?

– Я ходила бить рыбу. По вечерам отец учил меня, потом нанял учителей.

– А твоя мама?

– Она умерла, когда я была маленькой.

Заданный храмовником ритм вопросов завораживал. Девушка поняла, что теряет концентрацию, и ущипнула себя.

– Ты любишь свою тетю?

Альдис помедлила. Будь перед ней обычный храмовник, она могла бы солгать. Дети должны почитать и любить своих опекунов – это угодно Богу-Солнцу.

Что-то внутри подсказало, что отцу Гуннульву врать не стоит.

– Нет, – призналась она. – Не люблю.

– Ты ненавидишь ее?

– Скорее она ненавидит меня. Я не знаю за что.

– А ты?

– Я просто хочу быть от нее как можно дальше.

– Значит, ты хочешь поступить в академию, чтобы сбежать от тетки?

– Нет! – Она осеклась, испугавшись своего яростного протеста.

Говорят, душеведы могут узнать о человеке все что угодно, просто поговорив с ним достаточно долго. Можно ли переиграть храмовника? Как глубоко готов он залезть в чужую душу и что нужно сделать, чтобы скрыть от него самое сокровенное, самое важное и болезненное?

– Чтобы сбежать от эрлы Ауд, не нужно поступать в академию, отец Гуннульв. У меня есть другие родственники. Я хочу быть пилотом. Очень хочу. Я год готовилась.

– Успокойся, дитя. Не надо нервничать, я тебя не обижу. Лучше скажи…

Голос у храмовника был ласковым, на тонких губах играла теплая, чуть рассеянная улыбка. Он весь излучал внимание и симпатию. С ней никто не был так ласков уже очень давно. Но все это было только ширмой, а глаза не лгали. Пытливый, ищущий взгляд после каждого вопроса – храмовник словно что-то пытался нащупать, проникнуть в душу Альдис, разобрать на части и посмотреть, как она устроена. Расслабляться было нельзя.

– …потому что я обещала отцу, что поступлю в академию и стану пилотом. Такаси учил меня кобудо и кэмпо. Но у меня плохо получалось…

– А почему плохо?

– У нас было всего шесть месяцев, а Такаси любит повторять, что к мастерству идут всю жизнь…

Вопросы вежливые, вопросы нейтральные, вопросы-ловушки… Храмовник плетет сеть из вопросов, как паук паутину. О чем ты мечтала в детстве? С кем дружила? Что ты больше всего любишь? Чего боишься? Мягкий, вкрадчивый голос, пытливые голубые глаза. Храмовник что-то ищет в Альдис. Отворачиваться нельзя, нельзя закрываться, нельзя паниковать, ее защита – это наивность и спокойствие.

– Почему ты боишься меня, дитя?

– Потому, что моя судьба и жизнь в вашей власти. Я чувствую себя беспомощной.

– Тебе не нравится это чувство?

– Не нравится. Слишком часто мне приходится его испытывать.

Время остановило свой бег. Осталась только эта комната, остался улыбчивый мужчина и вопросы, вопросы, вопросы…

– Значит, ты хочешь выполнить последнюю волю своего отца?

– Да! И еще я хочу послужить своей стране!

Что-то очень личное прорвалось сквозь все препоны, которые воздвигла Альдис в своем сознании, и храмовник откинулся на спинку стула. Паук доволен, он поймал жирную муху в свои сети.

– Ты хорошая девочка, Альдис, и хорошая дочь. Из тебя получится славный солдат.

Девушка кивнула, чувствуя, как наивно-глуповатая улыбка прилипает к губам – не отдерешь. Что сумел увидеть храмовник-душевед? К чему были все эти вопросы? Не ляпнула ли она чего-то такого, за что потом придется расплачиваться?

– Можешь вернуться в двенадцатый кабинет. – Храмовник подписал зачетный лист. – Там оформишь бумаги. Увидимся на Виндерхейме. – Он успокаивающе улыбнулся, а Альдис снова кивнула, как чжанский болванчик.

Только когда за спиной захлопнулась дверь, она позволила себе выдохнуть и взглянуть в полученные бумаги. Куча врачебных пометок и замечаний, понятных только специалисту, пятерки по всем экзаменационным предметам. Напротив графы «собеседование» стояло одно слово «одобряю», написанное мелким, убористым почерком. Это слово означало, что Акулья бухта осталась позади. Позади серые скалы, поросшие низкими деревцами, неласковое северное солнце, острые плавники, режущие ровную гладь воды. Позади мелочные придирки эрлы Ауд, вонь рыбьих потрохов, занятия с Такаси. Впереди небо, свобода и великаны-турсы, послушные ее воле.

Только царапало слегка, на донышке души, воспоминание о записях, которые вел душевед-храмовник во время разговора. Но Альдис решила не думать на эту тему. Сегодня ее праздник, и ничто не сможет его испортить.

Экзамены заняли чуть больше трех часов, поплавок в клепсидре успел подняться только на три с половиной деления, но обстановка в кабинете разительно поменялась. Документы были сдвинуты в сторону, в центре стола красовался пузатый медный чайник, рядом на блюдечке лежало несколько рогаликов. Чиновник и тетка прихлебывали чай из больших металлических кружек с клеймом министерства на боку. Глаза опекунши блестели, вечно недовольная складка около губ разгладилась, и даже на желтоватых обветренных щеках откуда-то появился румянец. Альдис остановилась в дверях и перевела подозрительный взгляд с опекунши на лейтенанта. Тот выглядел слишком уж довольным для человека, которому пришлось провести больше двух часов в обществе тетки Ауд.