Читать книгу "О ком плачет Вереск - Ульяна Соболева"

— Я сказала, платье, или никакого шоколадного крема с остатков на кухне!

Надула губы. А Ма надула свои в ответ и уперла руки в толстые бока. Полосатый фартук грозно вздулся на огромной груди, и вышитая на нем желтая рожица теперь выглядела не улыбающейся, а злой. Это означало, что спорить бесполезно. Я тяжело вздохнула.

— Ладно. Но без всяких там рюшек.

К столу я спустилась в ужасном настроении. Меня раздражали воланы на розовой юбке, бесили белые носки и туфли с атласными бантиками. И мне совершенно не хотелось развлекать детей какого-то гостя отца. Гостя, из-за которого дом драили по всем углам несколько суток подряд, готовили дня два, зарезали трех кур и запретили мне ходить в конюшню к Смелому.

Сам Альфонсо мне показался страшным и очень носатым, из-за густой седой бороды я видела только его мясистые губы, а хищные желтоватые глаза то и дело сверкали неприятным огнем. А его жена выглядела вычурно красивой, как с обложки журналов. Ее курчавые каштановые волосы пахли какими-то немыслимыми духами, а длинные ресницы то и дело хлопали, как два огромных веера. Странно, как она может быть мамой двух взрослых мальчиков подростков. Потом мне стало известно, что это их мачеха и по совместительству пятая жена ди Мартелли старшего. Первая жена Альфонсо — мать обоих сыновей, умерла пять лет назад от острой пневмонии, а остальные менялись раз в год. Но сами дети Мартелли и были моим дичайшим разочарованием. Увидела их из окна и сложила руки на груди в знак протеста. Какого черта мне с ними делать? Я ожидала, что они будут маленькими. Я смогу командовать и придумывать для нас игры, но самому младшему оказалось двенадцать, а старшему пятнадцать. Они не сели за стол, а бродили где-то по двору, и отец отправил меня к ним.

— Давай, Юлия, иди к мальчикам. Покажи им дикий сад и фонтаны, а мы пока поболтаем о всяком взрослом. Иди. Погуляй.

Хотела возразить, что собираюсь вначале поесть, но отец так на меня посмотрел, что мне пришлось прикусить язык. Нехотя спустилась по ступеням вниз. Куда могли пойти эти мальчишки? Лучше бы я сидела в своей комнате и читала.

Я увидела их возле ограды. Точнее, за ней. Там, где небольшие ворота вели в отцовский заповедник. Они оба наклонились и что-то рассматривали в высокой траве. Я видела лишь курчавые чернявые головы и спины.

— Я говорил, не лазить за ворота! Отец надерет тебе уши, Сальва!

Мальчишки говорили по-итальянски.

— Он сдохнет, если не раскрыть капкан!

— А если ты к нему полезешь, он тебе руку откусит! Идем отсюда! Закроем ворота, и никто не узнает!

— Ссыкло! Накинь на него свой свитер, Марко, держи сзади за шкирку, а я вытащу лапу.

Я старалась не шуметь, мне очень хотелось увидеть, что они там делают, но случайно наступила на ветку. Неудачница! Раздался хруст, и один из братьев обернулся ко мне, а второй продолжил с чем-то возиться. Это «что-то» скулило и рычало.

— Сальва! Мы не одни!

Второй брат поднял голову, и я тихонько вздрогнула. До этого момента мальчики меня интересовали лишь тогда, когда возникала необходимость с ними общаться. Я мало задумывалась об их существовании и самым красивым из мужчин считала своего отца. Ровно до этого самого момента. Момента, когда все во мне вдруг скукожилось и начало казаться убогим, жалким, безвкусным. Начиная с рыжеватых волос и заканчивая дурацкими белыми носками.

— Что стала, как столб?

Черные глаза мальчишки постарше сверкнули и вцепились в меня презрительным взглядом, а внутри моего живота зарождалось что-то особенно острое, что-то, заставляющее молчать и просто смотреть, проглотив язык и забыв все слова по-итальянски. Так болит вверху под самыми ребрами, когда очень хочется есть, и с кухни доносится аромат хрустящих булочек. Только сейчас все скручивает намного сильнее, и я не такая уж и голодная. Он встал в полный рост и показался мне очень высоким и большим. С длинными руками и мускулистыми длинными ногами. Невероятно сильным. Да, именно это слово вертелось на языке при взгляде на парня. И я рядом с ним, как козявка. Маленькая, тусклая и совершенно невзрачная. В пуп дышу, как говорит Ма.

— Давай вали отсюда, малая!

— Куда валить? Это мой дом! — огрызнулась и приготовилась обороняться. Не хватало, чтоб эти мерзкие ди Мартелли меня гнали с моей же земли.

— В дом и вали!

— Это дочка Микеле.

— Та по фиг. Смотрит стоит, рот разинула.

Внизу опять что-то заскулило, и я увидела серое барахтающееся существо.

— Кто там у вас?

— Волчонок. Попался в капкан. Это твой отец капканов наставил? — спросил младший Мартелли.

— Не знаю.

— Откуда ты приехала? С медвежьей страны? Во что там твои играют? В куклы? В матрешки? Давай! Иди поиграй, шмакодявка! Не мешай нам! Брысь!

— Это ты так решил? Я терпеть не могу кукол. Так что заткнись и говори, что надо сделать!

— В дом иди. Поможет она. Сопли вначале подотри. Пищит здесь. Мелочь пузатая!

Не знаю, что было обидней «мелочь» или «пузатая», но меня от злости затрясло.

— Мне десять. Может, я и выгляжу младше, но уже в конце лета мне исполнится одиннадцать! И вообще, я могу тебя поколотить, верзила долговязый!

Я сложила руки в кулаки и стала в стойку, как меня учил Людвиг на уроках самообороны. Верзила оскорбительно заржал, и мне ужасно захотелось пнуть его по сахарной косточке. Чуть позже… я узнаю, что у него есть кличка — Паук. Из-за длинных ног и рук.

— Попробуй, если допрыгнешь, только лапки свои не сломай.

— Сальва, пусть поможет. Пусть инструмент принесет какой-нибудь.

— Да она сейчас побежит папочке своему стучать.

— Не побегу. Какой инструмент нужен?

Взгляд огромных черных глаз с золотистой поволокой изменился с презрительного на заинтересованный.

— КлЕщи принеси или палку найди какую-то. Желательно покрепче. Можно железную. А еще лучше — потеряйся по дороге.

— Придурок, — буркнула себе под нос.

Я нашла садовые ножницы. Старший Мартелли возился с капканом очень долго. Он весь вспотел и даже стянул через голову светло-бежевый свитер, который ткнул мне в руки, а я невольно принюхалась и ощутила легкое головокружение от запаха цитрусов и едва уловимого аромата табака. Во все глаза смотрела, как бугрятся мышцы на широкой спине мальчишки, как курчавятся волосы на затылке. От него пахло терпким потом, взрослым мужчиной, несло за версту какой-то первобытной, агрессивной силой, и я ощущала ее всем своим существом. Как и опасность, исходящую от этого мальчишки.

* * *

— Ни черта не открывается. Я сверну ему шею, и мучения кончатся! Все равно сдохнет здесь!

Я ни на секунду не усомнилась, что он именно так и сделает. Его глаза такие жестокие, колючие, наглые. И в то же время такие красивые…бархатные.