Читать книгу "Матани - Артур Каджар"

Этот единственный приятный момент, конечно, не мог перевесить все остальные невзгоды, связанные с музыкальной учебой, которые давили на меня так, что я уже был готов поднять настоящий протест против скрипки, как однажды пришедшая мне в голову дикая шальная мысль не поменяла ситуацию.

Как-то раз я сидел в коридоре возле директорской двери, ожидая, когда он освободится. Марсель болел, и мне одному предстояло быть слушателем монологов директора. От скуки я разглядывал все вокруг, пока мой взгляд не наткнулся на пожарную лестницу на белой стене, которая была сварена из тонких ребристых труб, тоже покрашенных в белый цвет. Раньше я на нее не обращал никакого внимания, поскольку она была точь-в-точь такая же, какая была в нашем подъезде, рядом с нашей квартирой.

Толком не отдавая себе отчет, зачем я это делаю, скорее всего от скуки, я подошел к лестнице, уцепился за нижнюю трубу и немного повисел, поджав ноги и задрав голову. Лестница уходила вверх, упираясь в квадратную дощатую дверцу, ведущую на крышу. На дверце были прикреплены большие круглые скобы, через которые обычно продевают висячие замки, но замка не было. В коридоре в тот момент не было ни души, и я решился вскарабкаться по лестнице, для чего подтянулся до следующей ступеньки, зацепился ногами за нижнюю и вскоре оказался на самом верху. Я одной рукой попытался поднять дощатую дверцу, но она не поддавалась. Тогда я уперся макушкой в нее и, напрягшись всем телом, стал разгибать ноги. Наконец что-то скрипнуло, дверца поддалась, и на меня дохнуло прохладной сыростью чердака.

Я быстренько спустился и спрыгнул на пол, пока никто меня не застукал, и вот тогда-то эта мысль впервые пришла мне в голову. Вначале я думал о ней в шутливой форме, посмеиваясь про себя, но со временем она приобрела настолько навязчивую форму, что я уже ни о чем другом не мог думать, пока наконец не решился.

В ночь на пятницу я лежал в своей постели и ворочался, ожидая, пока родители не уснут, чтобы приступить к намеченному. Под подушкой у меня лежал маленький круглый будильник, заведенный на час ночи, но я скоро понял, что в нем нет нужды. При всем желании я не смог бы уснуть, так велико было мое возбуждение. Читать тоже не хотелось.

Нас всегда укладывали спать в десять вечера, и мама следила за тем, чтобы я не читал в постели, чтобы не испортить глаза, но я обходил этот запрет, подсвечивая страницы под одеялом фонариком, сделанным из плоской квадратной батарейки, маленькой лампочки и куска изоленты. Вряд ли у меня была близорукость из-за этого, потому что сестра тоже давно носила очки, и еще раньше, чем я, хотя никогда в постели не читала. Наши с сестрой кровати были расположены вдоль стен, в изголовье находилось большое окно, через которое слышался гул редких проезжающих машин, бросающих через занавески замысловатые блики света, движущиеся по всему потолку.

Сестра засыпала рано, если я не вступал с ней в разговоры. Я, как старший, был уполномочен родителями помогать ей делать домашние задания и решать, когда можно пойти на улицу поиграть. То есть я мог за полчаса помочь ей с уроками, особенно с математикой и физикой, чтобы потом разрешить выйти во двор к подружкам, а мог и мурыжить ее до вечера. Сестра, в свою очередь, могла настучать родителям про то, о чем им не следовало знать: как я обнаружил папин тайник с журналами для взрослых, как я ключом от письменного стола научился вскрывать сервант в поисках припрятанного для гостей шоколада, и еще много чего.

Словом, наш военный паритет был хрупок и полон взаимного шантажа, и сестра в случае чего могла запросто нажаловаться маме про мои чтения под одеялом, что грозило изъятием дефицитного для меня самодельного фонарика, поэтому я не рисковал и всегда дожидался, пока она уснет, чтобы достать заветную книжку для чтения.

В очередной раз подойдя к двери нашей детской и прислушавшись, я решил, что уже пора. Уложив одеяло таким образом, чтобы можно было подумать, что я под ним, и надев припасенную заранее спортивную форму и кеды, не забыв прихватить фонарик, я бесшумно прокрался ко входной двери. Справа дверь вела в родительскую спальню, оттуда не раздавалось ни звука. С колотящимся сердцем в полной темноте я стал миллиметр за миллиметром поворачивать металлический язычок входного замка. Он наконец щелкнул, и звук показался мне таким оглушительно громким в звенящей тишине, что я готов был ринуться назад, в постель.

Подождав с полминуты, я стал медленно открывать дверь. Она заскрипела, и чем шире я ее открывал, тем скрип становился громче, вызывая мурашки по всему телу, и этому, казалось, не будет конца. Наконец дверь отворилась настолько, чтобы я смог выйти; весь в поту, я опять замер и прислушался – тихо. Ступив за порог, я остановился в тревоге и нерешительности. Как быть с этой дверью? Если начать ее закрывать, она же опять начнет скрипеть! Странно, что я раньше не замечал этих мерзких звуков. Может, наоборот, нужно быстрыми движениями закрывать и открывать?

Тут из родительской спальни раздался отчетливый кашель папы, и я, мигом влетев домой и захлопнув дверь, уже через мгновение лежал под одеялом, в спортивном костюме и кроссовках.

Утром мама с трудом растолкала меня, в школе я все уроки клевал носом, а придя домой, заявил, что устал и хочу спать. Мама, встревожившись, пощупала мой лоб на предмет температуры, я для верности добавил, что ничего кушать не буду.

– Так, никуда из дома сегодня не выходи! Я позвоню в музыкальную школу и предупрежу, что сегодня ты не придешь.

Я, стараясь прикрыть ликование, молча кивнул головой. Когда мама ушла, я притащил из балкона раскладную лестницу и приладил ее под антресолями. Там лежала бабушкина швейная машинка, закрытая деревянной полукруглой крышкой с маленьким замочком. Сняв крышку и нащупав в отсеке с нитками и пуговицами черную пластмассовую масленку с острым длинным наконечником, я слез с лестницы и пошел в коридор. Покапав маслом на петли, я несколько раз закрыл и открыл входную дверь, быстро, потом медленно – тишина!

Довольный собой, я вернул лестницу на место и провалялся на диване перед телевизором до позднего вечера, и в тот день уснул даже раньше, чем сестра.

Хотя под подушкой лежал будильник, призванный разбудить меня в час ночи, я его не услышал.

Наступили выходные, родители отвезли нас в соседний городок к бабушке в гости, с ночевкой. Дом у нее был хлебосольным, всегда открытым для множества гостей, и никто не указывал нам, что нужно и чего нельзя делать.

К сожалению, родители отвозили нас к бабушке не так часто, как хотелось бы, и обычно на один день, за исключением летних каникул, когда мы гостили там неделю или две; так что по воскресеньям праздник заканчивался, надо было возвращаться домой – утром снова в школу, а потом на ненавистную скрипку.

В понедельник ночью, полный решимости, я предпринял вторую попытку. Выскользнув из квартиры и бесшумно притворив дверь, я постоял немного, чтобы отдышаться. В подъезде, где по ночам не горела лампочка, было темно, сквозь высокие окна со двора почти не поступало света. Я подумал о том, что квартира же не будет заперта, так как я не догадался взять с собой ключ, и в нее может попасть кто угодно. Воображение живо начало рисовать воров и грабителей, смутные тени которых постепенно проявлялись по мере вглядывания в темноту. Решимость стала куда-то исчезать, поэтому я достал из кармана фонарик и посветил им вокруг. Все нормально, никого тут нет, но дверь все равно лучше запереть.