Читать книгу "Счастье бывает разным - Иосиф Гольман"

— Так чаю попьете или неохота? — переспросила Фирсова. — А то у меня сегодня именины, а дома — никого.

— Почему? — машинально спросил Чистов.

— Будете смеяться, но муж в командировке, — лукаво стрельнула глазами Наталья. — Хотя вы, похоже, не по этой части.

— Похоже, — согласился Владимир Сергеевич. — А что ж ты остальным не сказала?

— Сказала. Даже пирожные принесла. Но именины — все же не день рождения. Так себе, полупраздник. Хотя, раз уж вспомнила, все равно не хочется в одиночестве.

— Не надо в одиночестве, — неожиданно для себя самого согласился Чистов. — Даже если это полупраздник. Давай наливай чай.

Наталья быстро сбегала к кулеру за кипятком, принесла две чашки. Потом пошла за оставшимися вкусностями — Щегол, как выяснилось, не любил овсяного печенья, наверное, оттого, что если и напоминал в профиль некое животное, то уж точно не лошадь.

Тут Владимиру Сергеевичу стало стыдно за свои обидные для Артема мысли. Щеглов, может, слегка и похож на бегемота, но все равно молодец. И благодарный директор, вместо того чтобы, пусть и не вслух, злословить, постарается найти ему хорошего диетолога, благо у жены есть связи и в этой области.

Наталья опять забежала, на этот раз с сахарницей. Поставила на чистовский стол и пошла за забытыми чайными ложечками.

А Владимир Сергеевич вдруг вспомнил про плитку черного шоколада в кармане куртки — купил утром перед работой в палатке и забыл.

Он тоже вышел из-за стола и направился вслед за Натальей.

Встретились они в дверях полутемного коридора.

Она даже затормозить не успела, въехала на бегу прямо в начальника.

Он машинально ее подхватил, обняв по-прежнему крепкими руками.

Наталья подняла голову — она была заметно ниже ростом. Глаза у нее были красивые и голубые: спроси Чистова о цвете ее глаз на три минуты раньше — не ответил бы.

«А, будь что будет!» — вдруг принял несвойственное для себя решение Чистов и теперь уже обнял Наталью не случайно.

Тело ее — даже под кофтой и белой блузкой — было мягким и теплым.

А еще — манящим.

Как и ее глаза, которые Наталья не хотела или не могла отвести.

Чистов нежно провел рукой по ее груди, мягко и аккуратно расстегнул пуговки.

Вот теперь его руки касались ее тела не через одежду и чем дальше и дольше касались, тем неотвратимее развивались события.

И тем приятнее они были.

— Ой, подождите секундочку, — вдруг легко выскользнула Наталья. — Дверь же открыта! Вдруг уборщица придет? — Она повернулась к Чистову спиной и, взмахнув, как крыльями, полами расстегнутой блузки, исчезла в полутьме длинного коридора.

Уже через несколько секунд раздался характерный щелчок дверного замка — она вернулась.

Сама сняла то, что им еще мешало.

А когда уже ничего не мешало, стало очень хорошо.

— Да, отметили именины, — улыбнулась Наталья, когда они наконец пришли в себя. — Необычно, прямо скажем.

— Да уж, — улыбнулся Чистов. — Ты, кстати, не сердись, если что не так. Я как-то не в курсе новаций. Наверное, отстал от жизни.

— А я думаю, и нет никаких новаций, Владимир Сергеевич. Людям либо приятно, либо нет. Мне было приятно. Очень.

— Мне тоже, — не кривя душой, сказал Чистов.

«А ведь действительно странно, — подумал он. — Нарушено пожизненное табу — а мир не перевернулся. Или еще перевернется? А может, просто табу устарело?» — вдруг пришла горькая мысль. Как в старой притче о кобре, которая всю жизнь стерегла сундук. А тот оказался пустым.

Хотя кобре-то какое дело? Вот ему — другой случай. Неплохо бы знать наконец, что же он такое стерег всю жизнь.

Да и в отношениях с Натальей тоже следует разбираться сразу.

Впрочем, тут она его опередила.

— Вы расстроены? — спросила Фирсова. — Извините, если нарушила душевный покой.

— Все нормально, — отозвался Чистов. — Спасибо тебе.

— За что?

— За тепло. За то, что не просидел вечер перед телевизором. За возможность подумать надо всем этим. Ты-то переживать не будешь? — забеспокоился он. Кроме его проблем, наверняка есть и ее.

— Буду, конечно, — честно ответила она. — Не из-за мужа. С ним как раз все понятно. Жалко, что я в вас не влюблена.

— Почему? — не понял он.

— Тогда бы я за вас боролась. Но все равно спасибо.

— А спасибо тогда за что?

— За передышку, наверное. Знаете, как зимой бывает: носишься по городу, замерзнешь как собака, зайдешь в чужой подъезд погреться. Потом дальше бежишь.

— Вот с подъездом меня раньше никогда не сравнивали, — тихо засмеялся Чистов.

— Не обижайтесь, Владимир Сергеевич, — попросила она.

— А я и не обижаюсь. — Он снова обнял Наталью, она приникла к нему, но теперь никакого влечения не было. Просто снова грелись у чужого тепла.

Как очень быстро выяснилось, события дня на этом не закончились.

Фирсова уже убежала, наотрез отказавшись от Владимира Сергеевича в качестве провожатого. Он сидел за столом, приводя в порядок чувства и допивая чай — свой и Натальин.

Телефон вдруг зазвонил как-то особенно требовательно и жестко.

Черт, телефон — в зависимости от вызывающего — может изменить мелодию звонка. Но уж точно не может звонить особо требовательно и жестко.

Однако Чистов был готов поклясться, что на том конце провода — его жена, Екатерина Степановна Воскобойникова, которую с малых лет большинство знакомых знали как Джет Кэт. Или — в вольном переводе с английского — Реактивная Катя. В вольном вообще многое допускается — можно на слух перевести и как Бешеная Кошка.

Произносили все по-разному: кто — с любовью и уважением, кто — с опаской, а то и с ненавистью, — но глобальный смысл от этого не менялся.

— Володя, здравствуй, — сказала она. — Как ты там?

— Нормально, — ответил Чистов. — А ты?

— В порядке. Слушай, есть дело.

— Слушаю.

— Сейчас тебе позвонит Иван Басаргин. Помнишь такого?

Еще бы не помнить!

Захочешь — не забудешь.

Вовчик Чистов, сын известного профессора-экономиста, всю сознательную жизнь сох по своей одногодке Катьке Воскобойниковой, дочке серьезного карьерного дипломата. Семьи дружили, благо дачи находились по соседству, а квартиры — неподалеку.

Володя был влюблен в Реактивную Катю столько, сколько себя помнил. Влюблен безответно, поскольку особыми талантами никогда не обладал, а склонен был к музицированию — непрофессиональному — да к живописи, тоже не особо оригинальной. Ну и ежиков с котятами болезных постоянно на дачу да домой притаскивал, к огорчению домработницы.