Читать книгу "Малек. Безумие продолжается - Джон ван де Рюит"

Заглянул Лутули — выключить свет и поздороваться. На нем был блейзер и галстук школьного старосты. Он выглядел очень круто и впечатляюще. Поприветствовав нас, он сооб­щил, что очень рад своему избавлению от необходимости отвечать за проделки Безумной Восьмерки.

Я долго лежал без сна, слушая Зассанца Пита и думая о Русалке. Она вложила между последними страницами мое­го дневника фиолетовый цветок. Он пахнет прекрасно и за­гадочно — совсем как она.

Среда, 16 января

06.15. Плохая новость. Чертова сирена на подъем нахо­дится прямо у меня за окном! Услышав ее, бедняга Роджер зашипел и в ужасе подпрыгнул вверх. Увы, при этом он за­был, что спит в шкафчике для обуви, поэтому, ударившись о крышку, вырубился и рухнул мордой вниз в грязные но­ски Верна.

После завтрака Укушенный позвал Безумную Восьмерку (кроме Верна) в свой кабинет. Просверлив нас своим дер­гающимся глазом, он сказал «добро пожаловать в школу», после чего пригрозил варварски расправиться с нами, если мы в этом году попробуем выкинуть нечто подобное нашим прошлогодним проделкам. Он также добавил, что мы долж­ны смириться с полной невменяемостью Верна и делать ему поблажки. (А мне казалось, наоборот — с психами надо быть построже.)

Затем Укушенный облизнулся, подмигнул нам (а может, у него просто глаз дернулся) и сказал:

— Не знаю, в курсе ли вы, но за так называемой Безу­мной Восьмеркой в школе закрепилась своего рода скан­дальная популярность. — Рэмбо просиял и кивнул, как гор­дый отец семейства. Укушенный зыркнул на него угрожаю­ще и проговорил: — Лишь попытайтесь провернуть еще одно противозаконное дельце, мистер Блэк, и вы ощутите на себе всю мощь моего гнева. Поверьте, в последнее время я немало играл в сквош. — При этом он приподнял корот­кий рукав своей рубашки, продемонстрировав бицепс со вздувшимися жилами. Тогда Бешеный Пес приподнял ру­кав своей рубашки и показал Укушенному свой бицепс. Укушенный испепелял его взглядом до тех пор, пока Пес не опустил рукав.

— Двадцать четыре мальчика из других спален попросили о переводе к вам, потому что... ну, вы понимаете... Генри... Геккон... по известным вам обстоятельствам он больше не... короче, у нас образовалось свободное место. — Укушенный с кислым лицом шмыгнул носом. — Возможно, вы думаете, что подобной популярностью стоит гордиться, однако я считаю ее прямым оскорблением строгих дисциплинарных правил, принятых в этом корпусе, а также себя лично. Вы здесь, чтобы получать образование, а не шататься по ночам в поисках привидений и пугать народ. — На этот раз Уку­шенный воззрился на Жиртреста, который прекратил жевать резинку и слегка позеленел. — Поэтому я решил, что вашим новым соседом станет не балбес из другого корпуса, ищу­щий приключений, а приличный мальчик, который добавит хоть немного порядка вашей шайке.

Мы в нетерпении навострили уши, но он так и не сказал, кто станет нашим новым соседом.

— И последнее, — сказал Укушенный, — ни под каким предлогом вы не будете пытаться деморализовать первокла­шек и издеваться над ними. Они и так всего боятся. Я не позволю, чтобы вы усложняли им жизнь. Я также в курсе, что между вами и Леонардом Пайком по прозвищу Щука есть некоторые трения. Его брат Рентой — первогодок из нашего корпуса, и я не потерплю никакой фигни в его адрес. Понятно?

Никогда не слышал, чтобы Укушенный говорил «фиг­ня» — видать, Безумная Восьмерка и впрямь его достала! Продолжая сверлить нас дергающимся глазом, он добавил зверским тоном:

— Я за вами слежу.

Как-то странно наблюдать за прибытием новичков, кото­рых гордые родители ведут через наше общежитие в мрач­ную спальню для первокурсников. Мы вели себя очень лю­безно, а Бешеный Пес даже кланялся каждому из родите­лей, называя их «мэм» и «сэр». Гоблин притворился, что записывает имена новичков, но на самом деле он составлял список симпатичных мамаш, которых хотел бы оприходо­вать. Жиртрест высматривал тех, кто привез с собой много съестного, а Верн лежал на кровати, разговаривая сам с со­бой и выдергивая волосы — вся эта активность явно его взбудоражила.

Когда новички ушли на встречу с Глоком, после которой был обед с родителями во дворе, Рэмбо провел первый в го­ду официальный саммит Безумной Восьмерки. По его мне­нию, никто не имеет права становиться членом Восьмерки лишь потому, что переехал в нашу спальню. Кем бы ни ока­зался наш новый сосед, сначала ему придется себя зареко­мендовать — он должен быть или школьной легендой, или прекрасным спортсменом, или полным психом. А новень­кий, между прочим, должен появиться уже сегодня!

20.00. Укушенный созвал весь корпус на собрание в об­щей гостиной. Бедненькие первокурсники выглядели пере­пуганными до смерти, за исключением Рентона Пайка — братец Щуки развалился в кресле, как миллионер. Было приятно смотреть, как Рэмбо дважды случайно пнул его но­гу, проходя мимо.

Укушенный объявил, кто в этом году будет старостой корпуса, и назвал остальных старост.

Староста корпуса — Грег Андерсон.

Старосты — Гай Эмбертон (ходят слухи, что его папа строит павильон для регби на Трафальгаре), Линли Перкинс (худосочный малый по кличке Вонючий Рот) и Джулиан (который вернется, чтобы еще полгода проучиться на предуниверситетском курсе, после чего отправится в Коро­левский музыкальный колледж в Лондоне. Но пока он еще в Таиланде, отдыхает вместе с Реджем.)

К счастью, Щуке и Деврису в этом году придется самим таскать свое грязное белье, потому что их старостами не на­значили. К несчастью, Андерсон так и не простил меня за то, что в прошлом году я оскорбил его сестру-инвалида (не­смотря на то, что ее не существует). Эмбертон по-прежнему винит меня в том, что ему ничего не светит с Амандой. Что касается Вонючего Рта, то он всегда как-то подозрительно посматривал на меня в душе.

После собрания я решил прогуляться по школе, чтобы найти классы, где у нас будут проходить занятия. Не хочу завтра утром быть похожим на глупого первоклашку, за­блудившегося по пути на урок. Но стоило выйти во двор, как я услышал оглушительный рев: «Мильтон, наш славный поэт!»

Дико размахивая тростью, Папаша подошел и крепко обнял меня, приподняв в воздух. Я в ответ сумел лишь то­ненько пропищать «сэр». Опустив меня на землю и по-дружески треснув тростью по голове, он потребовал доло­жить, какие книги я прочел за каникулы. Я хотел соврать, но потом признался, что, не считая воскресных газет, не про­чел ни строчки. Папаша выпучил глаза и начал осыпать ме­ня ругательствами и оскорблениями прямо посреди двора. Услышав это, новичок, несущий три чашки чая, застыл как вкопанный и вылупился на нас с отвисшей челюстью. Папа­ша велел ему идти в одно место. От этих слов перепуганный первоклашка пролил половину чая на себя. Папаша выгля­дел очень отдохнувшим и стильным (на нем был твидовый костюм). Он сообщил, что перевернул в жизни новую стра­ницу. Говорит, что будет тренером крикетной сборной «А» среди мальчиков до пятнадцати лет, а английский у нас будет вести кто-то другой. Прокричав на прощание «Уходит, преследуемый медведем!», Папаша направился в сторону часовни.

23.00. Дверь со скрипом открылась, и мы услышали звук волочащегося по полу чемодана. Высоченная фигура та­щила свои баулы к пустой кровати рядом с Жиртрестом. Новичок расстегнул молнию на сумке и начал укладывать вещи в шкафчик. Мы все почему-то притворились спящи­ми, хотя никто не спал (кроме Верна, который забрался на свой шкафчик и стал светить фонариком прямо в глаза на­шему новому соседу.) Как-то странно все это было — как будто в спальню прокрался чужой. Я поймал себя на мыс­ли, что ненавижу долговязую тень, ведь она заняла койку Геккона и собирается примазаться к нашей Безумной Вось­мерке.