Читать книгу "Говорит Москва - Ирина Богатырева"

Зато в неё верили все отделы, все этажи, все служащие Компании от уборщицы до Генерального. Ну и он сам, разумеется. Вместе со своей тёлкой. Иначе с чего бы такое назначение. Назначение Бодренкова исполнительным значило только одно – курс на показуху, яркие фоточки, искусственные газоны и воткнутые в них деревья, которые засохнут будущей весной. Курс на то, чтобы сделать всё ещё более пластиковым, чем оно должно быть. В принципе, на это Артёму было плевать, он не собирался здесь жить, он хотел заработать и вернуться, устроиться дома или хотя бы в Ёбурге, но теперь, вот прямо сейчас, на этом корпоративе, гоняя виски во рту и глядя на то, как под ногами развалилась Москва, он спинным мозгом чуял, что сделать это так просто не удастся. Если раньше он верил, что надо просто потерпеть и всё изменится, будет повышения, будут тучи бабла, то теперь, после назначения Бодренкова, пришло осознание: нет, не будет. За три года он добился начотдела, и дальше перспектив не открывалось. Он не нужен Компании, не нужен городу, не нужен этому месту. Москва его не принимала. Она его не хотела. Она хотела Бодренкова, который сумел пустить ей пыль в глаза, а Артём что-то делал не так.

Похоже, химия уже брала своё: Артём напивался. Иначе откуда бы такие мысли. Он посмотрел на пустую стопку в руках, представил, как потащится домой через весь город – съёмную хату он начал называть домом только полгода назад, до этого говорил «на квартиру», и такая перемена внутреннего нейминга ему не нравилась, ничего хорошего она не предвещала. Но не суть. Он посмотрел в стакан и подумал, что сможет высосать ещё один, ну, два прежде, чем станет срубаться или решит сплясать на столе.

От этой мысли стало весело. Вместе с Бодренковым, непременно, только с ним. Хотя нет, чего это вдруг – с Генералихой, с этой мутной мегерой, которой непонятно даже, сколько лет. Сколько Артём её видел, определить не мог – то она казалась ровесницей, чуть за тридцатник, то выглядела молодой шалавой, то вдруг мерещилась старухой около шестидесяти. Но сколько бы там ни было, сплясать с ней было бы зашибись. Интересно, его жизнь после этого переменилась бы? Базара нет, вопрос только: в какую сторону.

От этой мысли стало кайфово, в жилах побежало жгучее, куражистое, и, похихикивая, Артём качнулся, чтобы двинуть к бару – как вдруг из-за плеча появилось горлышко Jack Daniels и пахнущая ядом медовая струя сама упала в стакан.

– Ты ведь это пьёшь, я не ошиблась?

Он обернулся – и сразу вместо жгучего по жилам ударило льдом.

Это была она – тёлка Генерального.

Вообще-то, он знал, как её зовут – Надежда. Надежда Георгиевна Победоносцева, ни много ни мало. Но никогда он ещё не называл её так. Просто потому что ни разу не доводилось с ней разговаривать.

Интересно, как её зовёт Генеральный? Наденькой?

Лёд из жил не уходил. От того ли, что думал о ней только что, от этого совпадения, но он чувствовал противный сквозняк в области сердца, как будто секунду назад сплетничал о ней с кем-то, и его за этим застукали. Он принялся судорожно вспоминать, что именно думал, насколько это было грязно. Вроде, ничего такого, голой её не представлял. Но тут же оборвал себя: она смотрела с такой улыбкой, как будто он был прозрачен, и все его мысли она могла читать.

– Ты рот-то закрой, простынешь, – сказала, усмехнувшись, и отпила из собственного стакана. В нём было что-то другое, не виски. Что-то жёлтое. Сок? – Не ожидал?

– Ну… как бы… Нет. А должен был?

– Не знаю. Мне показалось, ты не будешь против. Познакомиться, так сказать, поближе.

Она сказала это, понизив голос, и его снова пробило холодом. Она как будто намекала на что-то, или это он считывал, а она – правда она имела это в виду или нет? С чего бы вдруг.

Она обернулась к окну, а к нему в профиль. Артём продолжал пялиться, совершенно не соображая, насколько это прилично. Странное раздвоение вдруг повело сознание: стало казаться, что они и правда знакомы. Давно. Где-то в другой, параллельной реальности. Не просто, а близко знакомы. Что-то между ними было. Не секс, нет, но что-то другое – долгие задушевные разговоры, дружба, услуга такая, о которой нельзя забыть. От этого странного чувства всё вокруг как будто подёрнулось зыбкой и поплыло.

– Да нет, я, собственно, не против. Я вообще только за. Просто… Ну, как бы это… не ожидал… что сейчас…

Это последнее, слетевшее с языка «сейчас» ужалило его так, что он поспешил отвернуться и тоже уставился в окно. Оно выпало из той реальности. Оно звучало как пароль, как знак, который могут понять только двое. Он как будто говорил, что не ждал её именно сейчас, при всех. Потом, позже – да. Но не сейчас.

Хотя это была полная ерунда. Он её вообще не ждал, не мог ждать, зачем, с чего бы вдруг.

– Хороший вид, правда? – сказала она негромко, снова отпивая из своего стакана, и Артём опять похолодел – ему показалось, она намекала, она хотела сказать: пойдём отсюда, тут скучно, я хочу побыть с тобой.

Хотя они такого не сказала. Да и не могла сказать.

– Да, ничего так… Если высоты не бояться.

– Ну, ты же не боишься, – усмехнулась она. Не то спросила, не то подбодрила его: ну же, давай! Ты же не боишься – меня?

Да чёрт, что же такого он только что думал о ней стыдного?

Про возраст, точно.

Он скосил глаза, чтобы больше не пялиться на неё в упор, бросил взгляд как бы невзначай. Он никогда ещё не видел её так близко. И сейчас, с расстояния вытянутой руки, в неясном свете снизу, из города, её возраст был так же неопределим, как всегда.

Высокая, сухопарая. Нельзя сказать, что красивая. Скорее, вылизанная и стильная. Богатая баба, которая не жалеет на себя бабла. Ей может быть с равным успехом сколько угодно. Разве что не двадцать, на двадцать она себя не ведёт. Сколько угодно от тридцати до семидесяти. Да, именно так. Лицо вытянутое, скулы резкие, нос большой, прямой, благородный. Кожа не свежая, но и не дряблая. Не висит, без морщин, но видно, какого это строит труда. Косметики мало или она такая, что не разглядишь. Волосы крашеные, да, нарочито в такой ядовито-чёрный, чуть не с синим отливом, чтобы сомнений не оставалось – это напоказ. Цвет воронова крыла. Ногти тоже чёрные, с блеском. Всегда думал, что так красятся только подростки, а вот нет же – взрослая, спелая тётка.

Вот, спелая, самое то слово. Губы цвета вишни. Зелёные глаза – линзы? Да нет, просто зелёные. Золото на шее, в ушах и на тонких, нервных пальцах. Она тёмная, ей идёт. Как цыганке. Но нет, она не цыганка. Просто ведьма. Вот да, ещё точное слово. Ко всему этому образу, чёрным ногтям и волосами точнее не придумаешь. Просится ей в руки стеклянный шар с дымом и подпись: «Потомственная колдунья, отворот, приворот, заговор на деньги…»

Может, она этим Генерального и взяла?

Улыбка скользнула по её губам, и Артёма опять обожгло. Читает, она его просто читает. Отвёл глаза, уставился вниз, на Москву.

– Что не пьёшь?