Читать книгу "Экзотический симптом - Ирина Градова"

– И куда же она намылилась?

– Говорит, домой ей надо, у нее дети…

– Ладно, пошли! В какой она палате?

– В четырнадцатой.

Размашистым шагом он двинулся по коридору. Алина семенила следом, едва за ним поспевая.

Когда они подошли к палате, она забежала вперед и распахнула дверь перед Мономахом. Каждая палата была разделена надвое, и из левой доносились возбужденные голоса:

– Ну, куда ты собралась, дурочка! – увещевал кого-то густой, низкий женский голос. – Ты же на ногах не держишься!

– Да пусть идет! – возразил надтреснутый, старческий. – Меньше народу, больше кислороду!

Во втором голосе Мономах безошибочно узнал противную старушенцию Игнаткину, которой он самолично делал плановую операцию по замене сустава. Бабка скандалила по любому поводу, и медсестры старались пореже заходить в палату, из-за чего страдали и другие пациентки, которым не посчастливилось лежать в ее неприятной компании.

– Так, что тут за сыр-бор? – вопросил он, толкнув дверь, отделяющую предбанник с умывальником и дверьми в туалет и душевую.

Его изумленному взору предстала следующая картина. Пациентка лет сорока, сидя поверх шерстяного одеяла, закидывала в полиэтиленовый пакет вещи из тумбочки. Одна ее нога находилась в ортопедическом чулке, и ей было весьма неудобно заниматься своим делом, так как ее правая рука висела на перевязи, загипсованная.

– Владимир Всеволодович, она уходить собралась! – пожаловалась пожилая пациентка, лежащая у окна – похоже, это она пыталась урезонить сумасшедшую мамашу.

– Вы что, ополоумели, Карпенко? – не совсем вежливо обратился он к женщине, затравленно глядящей на него снизу вверх. – У вас сложные переломы плеча и голеностопа, как вы намереваетесь до дома добираться?

– Можно вызвать такси, – проскрежетала Игнаткина, буравя Мономаха черными глазами-бусинками из-под морщинистых век.

Интересно, есть ли на свете хоть один человек, питающий к этой гарпии добрые чувства?

– Точно, – кивнул он, – можно даже связаться с МЧС и вызвать вертолет для вашего удобства, Карпенко, но мне кажется, что вам все же стоит подумать о том, чтобы остаться в больнице и вылечиться.

– Я не могу! – пробормотала больная. – У меня дети…

– За ними некому присмотреть?

– Вы не понимаете…

– Если есть необходимость, можно позвонить в службу опеки и попросить…

– Нет! – пронзительно взвизгнула Карпенко. – Не надо никуда звонить, пожалуйста!

– Да это же временная мера…

– Нет, не надо, не надо!

Мономах и Алина встревоженно переглянулись: пациентка определенно вела себя неадекватно. Она попыталась встать и растянулась бы на полу, не подхвати ее Мономах и не верни на место.

Держа ее, он ощутил, что тело женщины бьет крупная дрожь. Мономах сделал Алине едва заметный знак— к счастью, девушка обладала способностью понимать врачей с полувзгляда.

– Вы не понимаете, я не могу остаться! – бормотала Карпенко, пытаясь высвободиться из мертвой хватки Мономаха. – Они забрали детей, и я даже не знаю… ну, почему вы меня не слушаете?!

Вернувшаяся в палату Алина, пользуясь тем, что он крепко удерживает женщину на койке, стараясь не повредить ее оперированную руку, привычным движением воткнула в здоровое плечо пациентки шприц с реланиумом.

– В психушке таким место! – авторитетно заявила «гарпия», откидываясь на подушку с разочарованным выражением на физиономии: «концерт» окончен, и дальнейших развлечений не предвидится.

Некоторое время Карпенко брыкалась, но потом лекарство возымело действие, и она притихла. Реланиум не вызывает снотворного эффекта, поэтому она оставалась в полном сознании.

– Пожалуйста, послушайте меня! – простонала она. – Мне нужно… срочно нужно домой!

– Что случилось? – спросил Мономах, усаживаясь на краешек койки. – Ваши дети что, одни, без присмотра?

– За ними… Оля смотрит.

– Кто такая Оля?

– Дочка моя… старшая.

– Ну и в чем же тогда проблема?

– Они забрали моих младших! – всхлипнула женщина. – Мне нужно домой…

– Кто забрал? – перебил Мономах. – Кто это «они»?

– Органы опеки! Они пришли и забрали их, я забегала по инстанциям, а тут эта авария так некстати… Оля всего лишь ребенок, она не может сама со всем разобраться… Да не станут они с ней разговаривать, понимаете?! А еще Витя…

– Вы сейчас тоже вряд ли сумеете что-то исправить, – возразил Мономах. – Во-первых, просто не дойдете, а во-вторых, сейчас уже девятый час, и все государственные структуры закрыты… У вас есть какая-нибудь соседка, которой можно доверять?

Карпенко задумалась на несколько секунд, потом нерешительно кивнула.

– Позвоните ей, попросите приглядеть за детьми. Завтра с утра мы попробуем вам помочь. Договорились?

Он сурово посмотрел в полные слез глаза пациентки.

Та, помешкав, снова кивнула.

– Вот и ладненько!

– Ну вот, а я сразу говорила – неблагополучная семья! – злорадно проворчала «гарпия».

– С чего вы взяли? – возмутилась больная, пытавшаяся с самого начала вразумить Карпенко.

– Да с того, что у благополучных детей-то не забирают! Голодрань всякая народит детишек, а потом – давай, государство родимое, заботься о них, расти-корми!

– Да вы-то какое к государству отношение имеете?! – кинулась на защиту многодетных семей сердобольная пациентка.

– А самое прямое: я, между прочим, на это самое государство пятьдесят лет с гаком вкалывала и налоги платила, а значит, кормила всех этих «крольчих» с их «крольчатами»!

Дальше слушать перепалку Мономах не пожелал. Он рывком поднялся на ноги и, взяв Алину за локоть, вывел в коридор.

– Проверяй ее время от времени, – сказал он медсестре. – Если попытается выйти…

– Если она попытается выйти, поднимется такой грохот, что не услышать будет невозможно! – усмехнулась девушка.

– Ну, ты все поняла… Ладно, я пошел, а ты, давай, командуй тут!

По пути к лестнице Мономах набрал номер Ларисы Ковальчук.

Социальный работник попала в больницу в результате очередного эксперимента Комитета по здравоохранению: там вдруг решили, что такой специалист непременно должен присутствовать в каждом медучреждении.

Мономах смутно представлял себе круг обязанностей Ковальчук – вроде бы ей следовало заниматься выбиванием квот для пациентов, находящихся в стационаре, а также заниматься проблемами социально незащищенных слоев населения, однако этим его представления и ограничивались.

Мономаху ни разу не приходило в голову обратиться к Ковальчук, и он понятия не имел, обращались ли к ней его коллеги – как-то не было необходимости интересоваться.