Читать книгу "Взаперти - Елена Филон"

— Нет, мы хотим услышать продолжение, — малютки и не думают отправляться в спальную, пока не дослушают сказку до конца — такими были условия, — и бабушка, вздыхая, сдается.

Раскачиваясь в кресле-качалке, обратив взор к пламени, что острыми язычками играл в камине, женщина сжала в ладони крохотный кулон-снежинку, что с детства носит на шее и, добро улыбнувшись внучкам, решила закончить рассказ:

— Каждый раз, по зову метели, приходя к стеклянному шару, в котором давным-давно темная магия заточила его невесту, превратив в ребенка и лишив памяти, волшебник по крупицам терял волшебство, рискуя однажды навеки-вечные исчезнуть, но любовь к девочке была настолько сильна, что он готов был заплатить любую цену за ее освобождение. И он заплатил. Той ночью, волшебник выполнил свое обещание…

— А вот и нет, — звонко перебила Эмма. — Волшебник обещал, что однажды он и его возлюбленная будут вместе, а вышло, как-то неправильно.

— Ничего ты не понимаешь, — фыркнула Пэм, — волшебник потратил все оставшееся у него волшебство, чтобы разрушить чары и освободить свою любимую из заточения. Это называется — жертва, принесенная во имя любви. Глупая ты.

— Сама ты глупая, — Эмма показала Пэм язык и, сложив руки на груди, демонстративно отвернулась к камину.

— Девочки, — мягкая улыбка коснулась губ бабушки, а глаза наполнились влагой, которую женщина старательно пыталась сморгнуть. — Вам пора спать, мои хорошие. Уже очень поздно.

— Невеста просто исчезла. Не освободилась, с любимым не осталась, а просто взяла и растаяла в воздухе, как бабушка говорит, — продолжала стоять на своем Эмма. Широко зевнула, поцеловала бабушку в щеку и потянулась к двери. — Какой в этом смысл? — продолжила спор с сестрой.

— Невеста обрела свободу, — раздраженно вздохнула Пэм. — В этом и есть смысл. Волшебник, пожертвовав силой и своей свободой, спас от ужасной судьбы возлюбленную.

— Он мог бы просто попросить кого-нибудь разбить этот шар.

— Это сказка. Глупая ты. Никого он не мог попросить.

— Сама ты глупая.

Бабушка умиленно улыбалась, наблюдая за спором любимых внучек, пока те, тихонько, чтобы не разбудить родителей в соседней комнате, прошмыгнули в приоткрытую дверь и на том смолки. А следом, в гостиную, вальяжно и широко зевая, зашел огромный рыжий кот, который живет в этом доме столько, сколько старая женщина себя помнит. Все гости, узнав, сколько этому пушистику лет, диву даются, и принимают столько странную информацию за неудачную шутку хозяев, ведь коты попросту столько не живут.

"Верно, коты столько и не живут", — мягко улыбаясь, всегда соглашается женщина, и никто не замечает хитрых искорок, что в этот момент блестят в ее глазах.

Хорошенько потянувшись, и зевнув еще пару-тройку раз, усатый житель дома потерся о ногу своей пожилой хозяйки, недолго, но ласково помурлыкал, прыгнул на пуфик у камина, свернулся калачиком, подобрав под себя чудной хвостик кисточкой, и громко, так по-человечески захрапел.

— Опять по лесу за зайцами бегал, а, Шуршила? — усмехнулась женщина, ласково потрепав своего питомца за ушком, и тот отозвался забавным: "Пвфффрррр". — Спи, проказник.

Алые язычки пламени заплясали в блестящих от слез глазах Амелии, стоило ей пройти к длинной каминной полке и взглянуть на один из множеств стеклянных шаров, что ежегодно дарят ей дети и внуки в канун Рождества.

Внутри каждого из сувениров жила зима, но только один из шаров был особенным. Он был самым большим, самым красивым, и самым значимым для Амелии.

Этот шар был бесценным.

Тот самый, где небольшую холмистую местность припорашивал снежок, редкий лесок огибал половину территории елями и соснами, параллельно ему пробегала узкая речушка с каменистым берегом, вода в которой всегда — замерзшее зеркало. На одном из холмов стояла одинокая деревянная лачужка окаймленная старым покосившимся забором, а на другом — на самом высоком из холмов, сидела маленькая пластиковая фигурка юноши, что словно после долгой пешей прогулки, просто присел отдохнуть.

Белоснежная рубашка юноши казалось непомерно большой для его худощавого тела, как и мешковатые штаны, закатанные по колено, а из-под серой шляпы с полями выбивались угольно-черные локоны и так забавно торчали во все стороны, что Амелия вновь не смогла сдержать хоть и полной грусти, но улыбки.

Осторожно, будто прочное стекло из пыльцы соткано, Амелия несколько раз потрясла шар, и внутри метелью закружился рой из снежинок. С любовью и непосильной тяжестью на сердце, с которой живет уже много-много лет, женщина провела подушечкой пальца по гладкой поверхности, выведя невидимый узор, и достала карандаш и маленький блокнотик на пружинке из кармана теплого халата.

"Здравствуй, мой дорогой Кайн."

"Первейшая из человеческих добродетелей — это способность и воля к самопожертвованию, к тому, чтобы отодвинуть на задний план свое "я", если этого требует долг, требует любовь."

КОНЕЦ

ЧАСТЬ 2. "Обратный ход"

Мы выбираем не случайно друг друга… Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.

* * *

Говорят, любая встреча не случайна.

Говорят, есть такая связь на свете, которую можно разрывать сотни раз… но вы все равно встретитесь.

Снова.

До бесконечности.

* * *

Сегодня ветер завывает бессовестно громко. Ударяет по стеклам — бродяга, — посылая в них разряды тяжелых дождевых струй. Не небо, а бездна — сплошная, черная; чем дольше смотришь, тем сильнее засасывает куда-то, будто турбина: вот-вот и в полет отправит, затянет вместе с коттеджем соседей, вместе с ржавым корытом мистера Касински, которое он преувеличенно называет автомобилем, и вместе с будкой вечно тявкающего пуделя Чаппи, который завел привычку удобрять мою единственную клумбу с Гиацинтами.

Кстати, цветы стали расти лучше.

Еще один взгляд на небо бросаю, обнимаю себя руками, ежусь, будто от холода. Будто осень не только там — снаружи, но и внутри меня поселилась.

— Дурацкая осень.

Задергиваю занавески поплотнее, чтобы "черная бездна" глаза не мозолила, устраиваюсь поудобнее на продавленном кухонном диванчике и, закинув в рот мятный леденец, с досадой думаю о том, как было хорошо и уютно под одеялом. Ведь там — под одеялом, — целая вселенная, уникальная, замена унылой реальности; во сне одиночество и вовсе не ощущается и даже рыдать навзрыд не хочется от жалости к собственной персоне.

Кошусь на пузырек со снотворным, намеренно оставленный на видном месте мною же, мысленно себя ругаю за зависимость, нахожу компромисс таблеткам — наесться сладкого до отвала. Хм. Почему бы и нет?

Включив маленький, встроенный в кухонный шкафчик телевизор, нахожу какую-то замыленную передачку, где семейная пара бурно обсуждает случившуюся измену, слушаю в пол-уха, завариваю чай и щедро разбавляю его молоком. Бросаю в пластиковую конфетницу все, что нахожу на полочке со сладостями, особенно радуясь белому шоколаду и, под крики обиженной супруги в телевизоре изрыгающей проклятия в сторону этой — цитата, — "редкостной беспородистой скотины", собираюсь в гостиную, где ждет мое любимое кресло-качалка.