Читать книгу "Рыжий вечер - Вера Камша"

Та Она не тебя любила.

Не любила и не полюбит…

Черный бык, черный пес, лунный бубен…

За спиной кричат петухи, восток наливается розовым, шелестят еще не облетевшие ветви. Холодно, радостно, и как же много дарит дорога, если ей служить и молиться, если вверить себя ей и только ей. Уходить от несбывшегося в рассвет — это как срываться с тетивы и лететь к солнцу, просто к солнцу, никого не убивая…

Утро пей, уходя от ночи,

Чтобы вечности стать короче…

II

Снежинки отрывались от серых туч, чтобы найти свой конец на раскисшей земле. В полете они казались серыми, но на заборах и крышах высились белые подушки. В такую пору по дорогам разъезжают разве что гонцы и самые жадные из купцов, ну или если у кого-то неотложные дела. Ждать певца мокрой ветреной зимой глупо, только Агапе все равно ждала. Жила и ждала, иногда чему-то улыбаясь, иногда плача.

Девушка закусила губу, прогоняя навязчивые слезы, и вернулась в дом. В углу судья Харитон все еще договаривался с матерью и бабушкой о жертвенных курах. Больше в зале не было никого — харчевня поутру пустовала, это позже в нее набивались переделавшие дневные дела мужчины, но ими занимались старшие.

Мать быстро обернулась на скрип, увидела Агапе, ничего не сказала. Судья неторопливо поднялся, оправил отороченный мехом плащ и прошествовал к выходу, одарив Агапе милостивой улыбкой. Девушка заученно поклонилась. Бабушка пошла провожать важного гостя, мать принялась убирать со стола.

— Агапе, — вдруг спросила она, — помнишь старшего писца Карпофора?

Агапе помнила. Мать вытерла руки и велела сесть.

— Судья будет доволен, если ты выйдешь за него замуж. Судья очень ценит усердие Карпофора и хочет поселить в своем доме, но живущий в доме писец не может быть холостым.

Почему Харитон ходит в харчевню сам, а не присылает домоправителя, Агапе понимала. На это ее невеликого опыта хватало, да и подружки постарались — объяснили. Судья был немолод, богат и имел родичей в столице. Он привык получать, что хотел, и восемь лет назад взял в жены первую местную красавицу. Елена все еще была хороша, но Харитону жены было мало, в деревне об этом судачили на каждом углу…

— Опять молчит! — Мать с силой шваркнула на стол медный поднос. — Ох и удружило мне Времечко со старшенькой! Истукан ходячий… Может, ты еще и оглохла? Судья Харитон хочет…

— Хочет-перехочет! — Отцовский рев раздался неожиданно, так неожиданно, что мать вздрогнула. — Скот безрогий!.. Моя дочь ему не подстилка… Расторговался тут! Да кто он такой, чтобы пасть вонючую разевать?! За Перонт бы его, поглядел бы я… А ты, ты чем думаешь?! Дочкой торговать собралась! Дочкой!!!

— Заткнись! — Подоспевшая бабушка загородила мать. — А ты сам? Не купил мою Хрису, скажешь?! Свалился тут нам на голову… Орясина приграничная. Небось тогда деньгами в нос тыкать не стеснялся!

— Судья почище тебя будет! — Мать уперла руки в бедра. — Харитон не воняет хотя бы… Винищем не воняет…

— А ну заткнись! Обе заткнитесь!!! — Отец ухватил скамью, мать с бабушкой шарахнулись к стене. Раздался грохот, скамья врезалась в стену. Другую. С полки рухнул и разлетелся вдребезги цветастый кувшин, мерзко заголосила в своей клетке ученая птица, и, словно в ответ, зашлась слезами мать.

Отец топал ногами и орал, что отдаст дочку тому, кому не медяк цена… И кто не дерьма кусок, хоть бы и в золотой миске… Он напишет друзьям… Они приедут. Это такие молодцы, не то что… Ага, молодцы. Толстые, вечно пьяные, крикливые. Зачем, ну зачем это все?.. Зачем мать вышла за отца? Зачем у них родилась она, Агапе? Зачем она сама…

Хлопнула дверь — мать, закрыв лицо, выбежала на двор. Отец с бабушкой продолжали кричать, загородив проход. Выйти, не зацепив их, было невозможно, и Агапе сидела, где ее посадили. Сложив руки на коленях и глядя в оставшуюся открытой дверь. Снег все шел, было очень холодно.

* * *

— Хуже женщины на шее только колодка! — засмеялся Марк и прижал ладонью струны. В таверне загоготали, и Марк запел снова. О фавне и вдове. Песенка была новой — в последнюю осень богиня дорог послала ему много песен — смешных, странных, тревожных, нежных… Сегодня он пел глупые и веселые, пел и пил. На улице дождь мешался с нечастым в столице снегом, но от этого лишь становилось веселее.

Зима начиналась замечательно, деньги и те появились, Марк подумал и пошел в Стурн. Отец городов певца тянул давно, но на сей раз Марк думал не о состязаниях поэтов, где ему с его виршами делать нечего, и не об умных столичных красотках, для которых удачная ночка не повод для утренних слез. Певец решил наконец увидеть то, что осталось от все сильней занимавших его мысли бессмертных. Он даже был готов заплатить караулившей Черный мыс императорской саранче, но вмешались увязавшиеся следом тучи.

Стурн утонул в серой пелене, воды озера стали тяжелыми, словно их покрыл слой сала, а день сжался в короткую полутьму. Красть и блудить в такую погоду — одно удовольствие; красть и блудить, но не искать осколки вечности. Марк ждал высокого неба, пел и копил деньги. Завсегдатаи харчевен были щедры, еще щедрей, чем в провинции.

— Ха! — Подвыпивший дядька в зеленом хлопнул Марка по плечу. — Давай про лысую башку и лысую задницу!

— Я знаю только свои песни! — отмахнулся Марк. — Задницу я еще не воспел, но могу про голову. С рогами.

Зеленый на рога согласился, Марк ударил по струнам и скорчил рожу, вокруг с готовностью заржали. Над обманутыми мужьями всегда ржут, но сколькие из ржущих сами рогаты?

И в самом деле я в хлеву,

И кто бы мог сказать?!

И кто кричит — не разберу,

Жена или коза?

Обреченная на успех песенка летела к закономерному концу. Глупый пьяный муж раньше времени проснулся и вполз в спальню. Умная жена и молодой любовник ткнули ему в нос козий мех и заблеяли.

Опять орет, опять бурчит!

Проклятье, как я зол!

И рог откуда-то торчит.

Так, значит, я козел?!

Да, я — козел, да, я козел,

Слипаются глаза…

Подвинься, дура, муж пришел.

Ну, живо, ты, коза!

Марк подмигнул слушателям, и те радостно взревели, подхватывая припев. Сопрет кто-нибудь! Точно сопрет, и ладно… Козу не жалко, а то, что жалко, он где попало петь не станет.

— Тебе это нужно? Именно это?

Чисто выбритый, высокий, лобастый. Одет не то чтобы богато — с придурью. Не для простецкой харчевни.

— Что мне «не нужно»?

— Я пришел в этот вертеп, чтобы тебя услышать, — лобастый говорил очень тихо и очень четко. — Мне рассказывали о тебе, я решил проверить, так ли хорош этот неуловимый Марк Карменал в самом деле. Все мои ожидания были превзойдены. Твое место не здесь, певец. Тебе слишком много даровано, чтобы за гроши орать про коз.