Читать книгу "Скверное дело - Селим Ялкут"

— Обыск? — Возмутился Плахов.

— Положено. С кого начинать, как не с вас? Общались постоянно. Причины могли быть, а алиби нет. Я вам скажу — Балабуев смотрел пристально, и Плахов понял, не прост его собеседник, очень не прост. — Другой бы у вас дома давно сидел вместе с понятыми. Только не я. Думаете, я вам верю? У меня такой ромашки нет, гадать, верю — не верю. Я, может быть, всем сердцем тянусь, а не выходит. Так что помочь вы мне должны.

— Никакого отношения к этому делу не имею.

— А я вас об этом, заметьте, не спрашиваю. Иначе вы бы давно явку с повинной написали, как честный человек. Зато потом на свободу с чистой совестью. Это, знаете ли… Вы бы видели, какие письма на волю шлют. Слезой бумагу прожигают. С фотографиями. К парикмахеру ходить не нужно.

— Это вы мне? — Голова Плахова шла кругом.

— А кому же? И сам на откровенность рассчитываю. Поверьте, я могу различить: с вами это убийство связано. Вы ведь не отрицаете?…

— Отрицаю. — Встряхнулся Плахов.

— Погодите, что это вы сразу… отрицаю… Я о чем прошу, давайте помогать друг другу. И времени на это не нужно жалеть. Договорились? Что вы молчите? Скажите: согласен, если нет возражений.

— Согласен.

— Вот и хорошо. Расскажите, чем вы там занимаетесь. Раньше как было, пришел на работу, снял номерок, вот тебе и алиби. Кроме обеденного перерыва, конечно. У меня, знаете, был случай…

Балабуев готов был увлечься воспоминаниями, но Плахов уже взял себя в руки.

— Сегодня пятница. Убили его во вторник. А всю прошлую неделю у нас была конференция.

— Кульбитин участвовал?

— Даже доклад делал, мы с ним, можно сказать, главные. Входим в оргкомитет.

— Ого, как. Что за конференция?

— Если вкратце, по Византии.

— Здесь вкратце не нужно. Вы мне потом подробно расскажете. Что и как, чем занимаетесь. Я историей интересуюсь. Контурные карты в школе раскрашивал. А пока для первого знакомства…

— С делегатами общался. — Вспоминал Плахов. — Иностранцы приезжают. У нас совместные работы. Город им показывал. Музейное помещение, можно сказать, никакое. Поэтому в гуманитарном корпусе университета проводили. Участников и простой публики несколько сотен. Но в тот день я в музей заходил. И Павла Николаевича видел.

— И как он?

— Тоже на одном месте не сидит. Ничего особенного я не заметил.

— Может, в разговоре?

— Говорили мы долго. О музейных делах. Знаете, после таких конференций всегда появляется желание что-то менять.

— А люди с этой конференции у вас были?

— Конечно, они и раньше у нас бывали. Прием для них организовали.

— И по одному бывают?

— По всякому. Мы ведь зависим друг от друга. Финансирование. Гранты международные.

— Обеднело отечество. — Вздохнул Балабуев.

Тут разговор прервал телефонный звонок. Балабуев выслушал, сказал: вот как хорошо. Давай сюда. Подбежал к двери, высунул голову, переговорил, и вернулся с завернутым в целлофан предметом. Выставил на стол перед Плаховым: — Узнаете? Если сомневаетесь, придумывать не нужно.

— Узнаю, пожалуй… Портфель Павла Николаевича.

— Видите, какое дело. Пустым нашли. С места происшествия увели, осмотрели, забрали, что нужно, а портфельчик выбросили. Его портфель или нет? Подтверждаете?

— Его. — Твердо отвечал Плахов и, осознав важность момента, добавил. — Павла Николаевича Кульбитина.

Балабуев остался доволен. — Видите, вот вы и разговорились. А то ведь как. Раз вызывают, значит, нужно характер проявить. Ничего не знаю, сами ищите. А на будущее я вам скажу. Каждому порядочному человеку алиби обязательно нужно. Преступник сам о себе позаботится. А честным людям как? Вот вы говорите, раздвоение личности.

— Я не говорю.

— Перестаньте. — Балабуев даже рукой отмахнул. — Только и слышишь. Не знаю, не видел. Мы ведь в Европу хотим. А там как. Гражданин ночь не поспит, но сигнализирует, босиком на холодном полу встанет, мазью натрется от радикулита и стоит. Думаете легко? Но высмотрит, поможет органам правопорядка. У нас один вернулся. За чем, спрашивает, очередь? За правами человека. Самолично наблюдал.

— Может, перепутал?

— Так оно и есть. Отпечатки пальцев с утра бегут снимать. Вы ведь не сдавали?

— Не сдавал. — Признался Плахов.

— Вот видите. Зато свобода. Одни мы и турки остались. Гордый народ. Следствию помогать не хотим.

— Я не отказываюсь.

Потому расскажите подробно, чем вы у себя занимаетесь. Хотя нет. Погодите. — И Балабуев выложил перед Плаховым пачку фотографий. — Давайте с них начнем.

Глава 3

Леня Шварц был оперативник, который работал вместе с Балабуевым, он и нашел портфель. Леня был человек действия. Подъехал в отделение, попросил в помощь двух сотрудников, оглядели все вокруг, опросили дворников. И нашли. Ясно, не мог преступник далеко унести. Отошел чуть подальше, выгреб нужное, а портфель выбросил. И правильно сделал, исходя из своего преступного опыта.

Все мы умные, когда результат известен. Но нашел Леня, а никто другой. За Леней числились и другие достоинства. Возраст подходящий, тридцать лет. Кудрявый, веселый. Разговор затевал буквально ни с чего и мог рассмешить любую (любую — вряд ли, но многих — безусловно). Никак не демон по женской части, а преданный работе человек. Романтик своего дела. Женщин веселил по служебной надобности, но от души. И они это ценили.

Оружием Леня не пользовался. Как-то спросили, чего он боится больше всего: пожара, боевого ранения (в голову, например), измены любимой женщины или… мало не бывает, когда начинаешь перечислять возможные несчастья. Леня отвечал совершенно искренне. Потерять служебное оружие. С любимой женщиной еще можно как-то уладить (а нет — так и того лучше), если в голову попадет — работа такая (хоть без головы не всякий согласится), но потерять пистолет… В общем Леня никогда оружия при себе не держал. Но и безоружным не ходил. Кто больше всего полезен в нашей работе? — Спрашивал Леня. — И сам себе отвечал. — Женщины. Конечно они. Все знают, все видят, и все сами расскажут, нужно только уметь задать вопрос… А как? — спрашивал Леню какой-нибудь недотепа. — Как? Женщины, что любят? — Отвечал Леня вопросом на вопрос и, не рассчитывая на сообразительность собеседника, прояснял. — Сладкое они любят. Вот и весь секрет… Потому Леня непременно носил в сумочке, болтавшейся на руке и называвшейся почему-то пидорасточкой, плитку шоколада (иногда и в кобуру под пиджак помещал). — Очень помогает. — Говорил Леня. — Развязывает языки. Конечно, про глаза нужно не забывать. Кто не сообщит женщине, что у нее красивые глаза, тот пусть сам себе сделает харакири. Купит самоучитель, сядет по-японски, чтоб ноги не сломать, найдет заветную точку, и банзай. Так будет проще… А для располагающего к откровенности разговора, держал настоящий черный шоколад — Гвардейский. На хорошее дело не жаль.