Читать книгу "Потерянное одиночество [= Поздний вечер вторника ] - Любовь Пушкарева"

– За что ты извиняешься? – ледяным тоном поинтересовалась я.

– За то, что не сообщил о ране до того, как вы меня взяли, – еле слышно прошептал он.

– Ладно, первый и последний раз прощаю за утайку важной информации, – ну не наказывать же его, полудохлого, за эту подставу, хотя и очень хочется.

Что можно сделать с этой веной? Я опять скользнула в отрешенное состояние и усилила vis-зрение. Да, дела совсем плохи, не просто разрыв, а выдран кусок. Может, попытаться опять пойти по человеческому пути?

Я вспомнила о летнем дне, о запахе луговых трав, о том, как хорошо лежать в душистой траве и смотреть на белые пушистые облачка… и выпустила тонкую нить светло-зеленого цвета. Намотала пару колечек на торчащий кончик вены, подождала, когда колечки соединятся в одно широкое, и добавила третье уже на весу, оно присоединилось к первым двум, пошло четвертое… Самым сложным было не забывать о луге, травах, облаках, пребывать в приятной расслабленности и при этом точно накладывать одно крошечное колечко за другим. Времени не существовало, тонкая нить моей силы сплеталась в колечки, а те соединялись в подобие трубки. И вот последнее кольцо легло на артерию уже с другого конца разрыва и слилось с остальными, на месте раны появилась трубочка из чистой силы, теперь самый ответственный момент – преобразование энергии в материю. Всмотревшись в неповрежденную правую вену, я совершенно четко представила левую такой же.

С некоторым опасением всмотрелась в результат своих трудов, выглядело как-то хлипко, но вроде бы получилось.

Я осторожно влила во флерса светло-зеленую порцию, она растворилась в опустошенных центрах, не дойдя до крыльев, влила следующую, отгоняя мысль, что зеленой силы может не хватить. Моими основными силами были белая, то есть созидание и жизнь, и красная – человеческие эмоции, страсти. Зеленая же – сила природы и изменения живой материи – в Нью-Йорке вообще дефицит, а черная – антагонист белой, нельзя накапливать и ту, и другую; правда, из любого правила есть исключения, но я, увы, в их число не вхожу. Я скармливала флерсу свои запасы, и где-то после четвертой порции энергия дошла до крыльев, они враз побелели; добавила еще чуть силы, и они запульсировали. Попробуем изменить состав кормежки – дать белую… Крылья вздрогнули, и в тело флерса полилась светло-зеленая сила. Я в опасении присмотрелась к шине – нет, не течет. Рискнула и щедро отвесила белой силы – висевшие крылья раскрылись, восстанавливаясь на глазах, походили туда-сюда, как у бабочки, и принялись мерно перерабатывать полученное. Я, обессиленная, но очень довольная собой, любовалась этим зрелищем, в крылья вливались белые струйки, растекаясь брызгами, те чуть гасли и вспыхивали уже светло-зелеными, собираясь опять в ручейки. У меня начали слипаться глаза, уж слишком много я отдала, брызги завораживали и манили в сон…

– Госпожа, – в руку влилось бело-зеленое тепло. Как хорошо… Хочу еще… Мое желание исполнилось.

– Госпожа, – мягкий упрашивающий голос, и еще порция бело-зеленого, я посреди утреннего луга, стало легко и бодро, я открыла глаза.

Ой! Два огромных сверкающих брильянта на белом фарфоре, а в середине них горит мягкий и ровный свет – это глаза Лилии, они никогда не сверкали так раньше. Белоснежные волосы слегка вьются, а за спиной мерцают белые, с нежным оттенком салатового по краям, крылья, сам чистенький и благоухающий утренней свежестью. Сколько же я в него вбухала?! Хотя результат того стоил. Меня переполняли радость и гордость за себя, я расту, я уже многое могу, я молодец. Лилия опять влил в меня силу и чуть потускнел, я вернула ее обратно.

– Мне хватит. Я долго спала? – озабоченно спросила я.

– Остался час до полуночи, – ответил флерс. Какой же он хорошенький…

Так, спокойно, взять себя в руки, что за странные мысли и пускание слюней от умиления. Меня ждет Вик, сегодня его ночь, и будет он уже с минуты на минуту. Ох уж эти чуждые энергии, пока не переваришь их – так дурак дураком. Это если не брать в расчет, что я родилась с очень маленьким и слабым рацио-центром, а значит, гигантом мысли мне никогда не быть. Я забегала по кабинету, кнут в стол, грязную тряпку – в мусорку. Хорошо, что не забрала домой легкий плащ, отдала его флерсу; вроде бы все. Гадкое пятно на ковре!

– Притушись, и пошли.

Лилия накинул гламор и стал похож на чересчур красивого мальчика-подростка с очень светлыми волосами; крылья, сложившиеся как два веера, под плащом были практически не заметны. Я взяла его за руку и потащила к запасному выходу, живу я в соседнем доме, и переход от одного здания к другому лежит через запертый переулок. Я в свое время очень постаралась, чтобы этот переулок был безопасным, и чтоб в нем мне не встретились ни люди, ни не-люди. Мы поднялись по пожарной лестнице, широкой и удобной, мимо окон моих соседей на последний, четвертый этаж. Весь этаж и крыша дома – мои, из окон квартиры виден Сентрал-Парк, но Сентрал-Парк-Уэст, как магическая стена, отделяет чадом и шумом мой дом от парка. Рядом с пожарной лестницей у меня вместо задуманного изначально окна стоит полноценная дверь с замком, правда, маленькая; отперев ее, я завела флерса и вихрем пролетела по своей огромной квартире.

– Это кухня, это гостиная, это комната отдыха – теперь она твоя, это вход в мои личные покои – без зова не входить, это библиотека, это кладовка. В кухне, кажется, были мед и джем – бери. Я вернусь утром. К внешним дверям даже не подходить.

– Да, госпожа.

И я тем же путем через окно-дверь понеслась обратно, я уже чувствовала, что Вик пришел и в нетерпении ждет меня.

Своих мужчин я принимала в апартаментах над рестораном рядом с моим кабинетом, я вообще на протяжении пары десятилетий никого не приводила к себе домой, до сегодняшнего дня.

* * *

Вик, моя последняя находка, он такой милый и необычный, очень сильный и физически, и духом, и при этом в нем нет ни капли агрессии или ненависти к кому-либо. Это тем более странно, что после того, как его подростком сбила машина, и не просто сбила, а обезумевший водитель сдал назад и переехал его еще раз, его собирали буквально по частям, и прошло два года, прежде чем он смог ходить. Внешне он был некрасив – и лицом, и изувеченным телом, но внутренне он светился, как ласковое утреннее солнышко.

Уже год мы видимся почти каждую неделю, и он до сих пор не может поверить своему счастью, что такая красивая и шикарная женщина обратила на него внимание. А я красива. Я всегда красива, но когда пятнадцать лет назад пришла пора в очередной раз изменяться – мне уже жутко надоело быть блондинкой, и тут мне попался на глаза постер европейской актрисы Моники Белуччи. Я была приятно поражена – наконец-то пример настоящей женщины, а не худосочно-силиконовой куклы. Я пересмотрела все ее фильмы, и взяла ее за образец, только овал лица сделала чуть более вытянутым, чем у нее, и глаза оставила темно-зелеными, чтоб папарацци за мной не бегали.

Мы закрывались в одиннадцать, и Вик сидел в пустом зале, в руках у него была какая-то коробочка. Он всегда приходил с каким-нибудь подарком – или цветы, или пирожное, или милая безделушка. Современные мужчины так невнимательны, но я умею находить уникумов.