Читать книгу "Маятник жизни моей... 1930–1954 - Варвара Малахиева-Мирович"

179 тетрадь (предпоследняя)

1 января – апрель 1954

8 января 1954 года. 8-й час вечера

Три постельных дня без выхода на воздух. Полчаса тому назад возврат Леониллы с дачи. Отдыхала там от меня и занималась с внучкой (Аленушкой). Жаль одиночества этих шести или 7-ми ночей, которые так быстро пролетели.

…Письмо от Ирисика из терапевтической клиники. Воспаление легких – но форма нетяжелая. Е. Г. (Лундберг) обещал помочь моему устроению туда. Завтра получу об этом письмо от него. Сегодняшнее усиление глухоты помешало нашему разговору с ним по телефону. Откуда-то наплывы уличного холода в комнатную сырость, скопляющуюся в моем постельном углу. Надо отложить перо и забиться с головой под шерстяное одеяло – подарок Си Михайловича.

11 января

Иногда кажется, что какое-то личное участие в своем воплощении дано человеку, дан выбор родителей, например. Это область, может быть, и недоступная той ступени сознания, на какой находится мое “Я”. Может быть, она и вообще сокрыта от человека, пока он опутан костями, жилами, мозговым веществом (да еще с гипертонией).

В детском стихотворении (в двенадцатилетнем возрасте) “Подушке” были строки:

Подушка! Я моей мечтойЛетаю в мир невидимого света,Но нем и глух светил незримых рой,И мой вопрос умолкнул без ответа.

И там же строки:

Меня никто не понимает,Кажусь я странной всем на взгляд.– Она лишь ест, пьет да мечтает, —Так обо мне здесь говорят.

В этих неуклюжих ребячьих словах звучит, несомненно, ощущение своего “Я” в двух мирах – невидимого и видимого света.

Что же всем только что написанным я хочу сказать?

Хочу помочь себе выбраться из ощущения наглухо запертых дверей.

19 января

И вот уж полсуток, как я живу “дома”. Странное у меня последнее время чувство времени. То оно тянется, растягивается и опять тянется. И конца ему нет. То мчится стрелой. Чаще же всего я из него совсем выпадаю.

Это трудно объяснить словами. Но по сознанию в те моменты, о коих я говорю, его как будто совсем нет. И не может быть для меня уже впредь, как будто часть моего сознания живет уже во вневременном.

Кое-что я ухватываю из него в другое – заключенное в часы и дни – сознание. Оно пролетает в нем образами, какие быстро забываются. Образы, похожие на такие, какими живем мы во сне. Хоть и от них есть у этих образов трудноуловимое отличие.

Когда живу ими, лежа на своем логовище, – мне чуждо все житейское. И странно – и болезненно-трудно сознавать, что придется в него вмешиваться – заботой о чистоплотности, об убранстве комнаты, о том, чтобы что-то пить, жевать, глотать…

Но тут нередко бывает раздвоение. Другая сторона моего “Я” упорно и насмешливо напоминает о том, что ей хочется пищи – и не той, какую ей предложат, а два-три съедобных предмета, какие она предпочла бы видеть перед собой. Для меня, для моего главного “Я” это область презираемого мной, но почему-то неискоренимого “гортанобесия”. Но вычеркнуть ее из моего “Я” в его цельном – и по эту, и по Ту сторону – значении до сих пор не умею. Монахиням тут помогают их духовники. И весь чин их жизни.

29 января

(Впрочем, правильнее было бы написать, как гоголевский сумасшедший, “числа не было”.)

Странное состояние. Точно я – не я. Точно мое “я” стало в сторонку и с какой-то печальной усмешкой и с оттенком удивления наблюдает за мною. И доносится ко мне вопрос его: до конца ли, вполне ли ты сознаешь, кто ты, что ты, зачем и почему ты сюда попала. И главное: что здесь для души твоей нужно, даешь ли ты в этом себе отчет?

– Даю. Нужно.

25 февраля. Час поздний – здесь, для меня: 9-й час

Велика слабость – но может быть, удастся ее победить. Месяц недвижности в недрах постели. В больнице для выхода в коридор нет подходящих халатов.

Буду писать, что захочется перу. Но сначала перечислю важное, что душе было в истекших днях:

Прилет Ириса. Сегодня. Рада ее устроению у Л. Н. Ч-вой. Есть ночи, когда я – в пустыне – ставлю по обе стороны от меня кровати с близкими, с кем хотела быть хоть на какие-то минутки. Оля, Валя, Женя, Евгений Германович (с женой), Си Михайлович (нет! забыла, что у него жена, которой я чужда), Ника. Теперь наши. И кто из них сам захочет в ночную мою пустыню.

11 марта. 3 часа дня (у меня утра, невылазного из постели)

Вторая ночь – важные духовно-душевные сны.

Сегодня свидание с Нилочкиной матерью Елизаветой Яковлевной. Беседа наедине в лунную ночь в их садике, таком поэтическом и своеобразно красивом. Без Нилы. Как не раз было в юности моей. Елизавета Яковлевна была мне внутренне в главных свойствах ее неизмеримо ближе, чем подруга моя, ее единственная дочь. Там не было общего языка души (как и сейчас его нет). С матерью Нилиной, при огромной разнице лет, в те годы был в редкой полноте, как и в общих вкусах к природе. Вспомнилась ее декламация сейчас:

Ночь немая, голубая,Неба северного дочь[941].

Нередко я к ней приходила с намеренным расчетом застать ее одну. И она мне всегда была рада. И темы у нас всегда были поэтические (чуждые Ниле, за редкими моментами). Хотелось бы вспомнить сегодня сон, с его сверхновой реалистичностью. Но ушел из памяти. Осталась только его поэтичность и значительность. И ультрареальность. О последнем его свойстве рассказала упрощенно Леонилле час тому назад. И она была тронута и взволнована. Но уже проскользнули черты, при которых нельзя было, не снижая или не испортив темы, продолжать ее развитие. Suum cuique[942].

26 марта. 6-й час спускающегося на Москву вечера

Нет сил сегодня с самого утра. Час тому назад приход и уход Ольги Николаевны Чумаковой-Цветковой. Получасовая беседа с ней через силу.

О загорских людях последние дни. Напишу об этом о. Сергию. Может быть, у его почитателей найдется для меня уголок за доступную мне уплату, близко к Лавре.

11-й час вечера

Звонил Игорь Ильинский. “Очень хочет повидаться, когда вернется с дачи через 4 дня”. Потом уедет надолго. Повидаемся. Но если бы встреча не состоялась, не ощутилось бы утраты. Тот Игорь, с которым встретились в дни его душевного потрясения у могилы его жены, – тот Игорь ушел из объединившего нас Вневременного – во временное. И растаял там для меня в днях его нового быта. И я для него, конечно, зачеркнулась новым семейственным бытом, где я “лишний гость в семейном пире”. Уже больше года, как мы не виделись. И у меня нет живого желания встречи. Придет – через 4 дня – увидимся. Не придет – и больше никогда не увидимся.